«Правый уклон» в ВКП (б) в историографии

В данной статье рассматриваются оценки «правого уклона» в трудах отечественных и зарубежных историков, прослеживаются основные тенденции в развитии взглядов ученых на борьбу концепций Сталина и Бухарина в конце 1920‑х гг. относительно возможных путей развития Советского Союза.Те, кто играет в WoW, обязательно оценят Тактики Колизей Авангарда

Замалчиваемая многими десятилетиями проблема политических репрессий конца 1920‑х – 1930‑х гг. в последнее время постепенно обретает достойное место в отечественной историографии. Вводимое в оборот большое количество ранее закрытых документов создало предпосылки для довольно взвешенных оценок по указанной проблеме. Однако согласимся с мнением, что «современные дискуссии по поводу репрессий 1930‑х гг. вращаются преимущественно вокруг темы «большого террора» 1937–1938 гг. и примыкающих к нему политических судебных процессов 1935–1938 гг. Открытым и закрытым процессам конца 1920‑х – начала 1930‑х гг. внимания традиционно уделяется меньше. Между тем они тесно связаны между собой генетически, историческим контекстом, а также отдельными «сквозными», то есть причастными к обоим этапам персоналиями. Поэтому анализ перипетий политической истории СССР после убийства С. М. Кирова предполагает ретроспективный взгляд и на события начала предвоенного десятилетия» [1]. В этой связи, в отечественной исторической науке назрела необходимость детального и максимально объективного анализа внутриполитической борьбы в ВКП (б) конца 1920‑х – начала 1930‑х гг., и, в частности, рассмотрения пробухаринского течения в ВКП (б), официально объявленного в то время главной опасностью для социалистического строительства в Советском Союзе.

В целом в историографии так называемого «правого уклона» в ВКП (б) можно хронологически выделить три периода: советский, перестроечный и современный.

Работы, изданные в советский период, отличаются крайней идеологизированностью. Уже в конце 20‑х – начале 30‑х гг., в годы непосредственной борьбы Сталина с правым уклоном, выходят пособия для докладчиков, пропагандистов, отражавшие позицию официального руководства [2]. Данные работы были призваны обосновать несостоятельность позиций правого крыла ВКП (б), убедить в банкротстве политической линии правого уклона.

С этого времени и на многие десятилетия в советской историографии в оценке пробухаринского течения сложилась традиция использовать устойчивые клише, штампы. Ученые, занимавшиеся изучением различных проблем рубежа 1920–1930‑х гг., руководствовались строго очерченными концептуальными установками. В многочисленных публикациях, посвященных идеологической работе ВКП (б), проведению коллективизации, индустриализации в СССР, обязательно присутствовала глава о разгроме правой оппозиции в ВКП (б) [3]. Материалы, содержавшиеся в этих главах и раскрывавшие официальную советскую версию истоков, сути, причин поражения бухаринцев практически полностью воспроизводили друг друга. Не отличалась оригинальностью и брошюра Г. А. Чигринова, полностью посвященная анализу деятельности «правых» и вышедшая в 1969 г. [4]

В доперестроечный период наиболее полный и развернутый анализ пробухаринского течения в ВКП (б) дал Ф. М. Ваганов в своей монографии «Правый уклон в ВКП (б) и его разгром (1928–1930 гг.)» (М., 1970). Работа его типична по содержанию и потому удобна для изложения концепции, господствовавшей в советской историографии. В ней анализируются условия возникновения, эволюция взглядов, причины поражения правого уклона в ВКП (б). Основные положения данного исследования таковы:

1. На определенном этапе «правый уклон в ВКП (б) являлся… главной опасностью для судеб социалистической революции и социализма в нашей стране. Вопрос стоял так: либо партия будет и дальше идти по пути, указанному В. И. Лениным, либо правым оппортунистам удастся свернуть ее с этой единственно верной дороги и направить развитие нашей страны в сторону от социализма, что привело бы к нарастанию условий для возврата капитализма» [5].

2. Сопротивления капиталистических элементов и мелкобуржуазных слоев социалистическим преобразованиям в конце 1920‑х гг. способствовало усилению правого уклона [6].

3. В теоретических работах и в практической деятельности правые ориентировались на замедление темпов социалистической индустриализации, преимущественное развитие легкой промышленности, приспособление промышленности к запросам индивидуального крестьянского хозяйства. «Они недооценивали задачу подготовки кадров специалистов из рабочего класса… Правые делали ставку на укрепление и дальнейшее развитие крестьянских, в том числе кулацких, хозяйств, боролись против курса на коллективизацию, противопоставляя колхозы ленинскому кооперативному плану… Для достижения своих политических целей правые стремились ослабить руководящую и организующую роль партии, подорвать единство ее рядов» [7].

4. Причины поражения правого уклона заключались в том, что «коллективная мудрость, большевистская принципиальность, непоколебимая верность марксизму‑ленинизму позволили разоблачить капитулянтскую сущность предложений правых, отразить их антипартийные вылазки» [8].

Приведенные выше положения являлись официальными постулатами советской историографии и обсуждению не подлежали.

В то время как советская историография страдала от явных злоупотреблений, идеологических штампов, зарубежные исследователи могли более спокойно взглянуть на события советской истории конца 20‑х гг. ХХ в. Так, заявленной проблемой занимались историки Д. Кларксон, Дж. Коул, Б. Пэйрс, Л. Волин, Г. Раух, А. Улэм, Р. Даниельс, А. Ноув, Р. Такер, Дж. Боффа, С. Коэн и др.

В противовес советской историографии, западные историки бухаринскую платформу изображали, как правило, одним из возможных вариантов экономической политики в стране, причем вариантом наиболее целесообразным и эффективным. Как пишет А. Улэм, к концу 20‑х гг. у советской власти имелась альтернатива, два возможных плана развития сельского хозяйства: во‑первых, производственное кооперирование деревни, т. е. коллективизация сельского хозяйства, и, во‑вторых, «действительно имевший смысл», по его мнению, план, который «защищался крылом Бухарина – Рыкова» [9].

Уже в конце 20‑х – начале 30‑х гг. в зарубежной историографии начинает утверждаться концепция существования в ВКП (б) трех основных группировок: центр, левое и правое крыло. Так, например, Д. Кларксон в своей «Истории России», указывая на наличие в ВКП (б) «левого» и «правого» крыльев, а также «находящейся между ними» господствующей «центральной группы», пишет, что эта «центральная группа» – большинство ЦК – до начала сплошной коллективизации проводила свою линию: ни правую, ни «левую» [10]. Таким же образом расценивает политические позиции различных группировок в партии и Дж. Коул. «Сталин, – пишет он, – до 1929 г. следовал средней линии между Троцким‑левым и Бухариным‑правым» [11].

В свою очередь, Б. Пэйрс разделил партию на два крыла и утверждал, что ее Центральный Комитет «присвоил программу Троцкого», а Рыков, Бухарин и Томский «некоторое время смело высказывались против новой антикрестьянской политики» [12]. Л. Волин утверждал, что «в 1929 г. Сталин порвал с правым крылом партии, представлявшимся Бухариным и Рыковым», и перешел на позиции «смещенного Троцкого» [13].

Р. Такер не демонстрируя своих симпатий ни к одной из группировок, описывал поэтапно ход внутрипартийной борьбы в конце 1920‑х гг., указывая на то, что «бухаринская группа не была столь сплоченной, как группа сторонников Сталина, а представляла собой коалицию единомышленников в партии» [14], что, конечно, не бесспорно, но было довольно ново для того времени. Сталин же, считал Такер, придерживался стратегии, которая «заключалась в том, чтобы побудить и заставить партийный истэблишмент проводить жесткую сталинистскую линию… тем самым поставить группу Бухарина в невыносимое положение как оппозиционную… Сталин… развил собственную версию строительства социализма, превратив ее в последовательную политическую доктрину» [15].

Нельзя не заметить, что работа американского исследователя отличает маловыразительное сопоставление позиций Бухарина и Сталина. По Р. Такеру, главная подоплека внутриполитической борьбы в ВКП (б) сводилась к стремлению Сталина «выиграть последний раунд в борьбе за лидерство» [16].

В исследовании итальянского историка Дж. Боффы «История Советского Союза» представлена довольно содержательная картина событий в нашей стране в ее советский период [17]. Выводы, к которым приходит автор, опираются на солидные знания об исторической обстановке тех лет. Например, Боффа утверждает, что «и кулаки, и нэпманы или спекулянты, против которых Сталин призывал развернуть решительное наступление, отнюдь не были вымышленными фигурами. Они физически олицетворяли ту долю мелкого частного капитализма, который сохранился в советской экономике» [18].

Боффа указывает на переход Сталина (а вместе с ним и большинства в руководстве) на позиции троцкизма. Но итальянский исследователь признает, что этот курс был мотивирован объективными задачами развития страны, так как обстановка конца 1920‑х гг. «характеризовалась нарастанием экономических трудностей и политической напряженности. Большинство в руководстве попыталось найти выход в еще большем ускорении темпов индустриализации: пусть усилие будет каким угодно напряженным, но даст возможность стране вырваться из гнетущего плена» [19]. Бухаринское же крыло отстаивало концепцию, по которой повышение темпов индустриализации «равносильно переходу на позиции троцкизма. Усилия страны не должны сосредоточиваться исключительно на строительстве новых крупных заводов, которые начнут давать продукцию лишь через несколько лет, тогда как уже сейчас поглотят все имеющиеся средства… Нужно поднимать сельское хозяйство: сделать это в данный момент можно лишь с помощью мелкого, единоличного сельского производителя» [20]. При анализе поражения пробухаринской линии, Дж. Боффа делает резонный вывод, что «позиция Бухарина и его сподвижников имела немало слабых мест. Прежде всего бухаринцев отличала политическая слабость: они не были сплочены и даже в решающие месяцы на рубеже 1928–1929 гг. не всегда выступали единым фронтом… Для своего осуществления идеи Бухарина потребовали бы иной партии, иного аппарата, иной системы власти» [21].

Большой интерес представляют исследования Стивена Коэна, который более четверти века занимался изучением жизни и деятельности Н. Бухарина. Его монография «Бухарин: Политическая биография. 1888–1938» вышла в свет в Нью‑Йорке в 1973 г. и была переиздана на русском языке в Москве в 1988 г. Заслуга С. Коэна заключается в том, что он приступил к глубокому анализу позиций Н. Бухарина с привлечением большого количества источников.

Но все же следует отметить, что при изучении работы С. Коэна чувствуется если не политическая заостренность, то, по крайней мере, заметная склонность к либеральным оценкам. Некоторые суждения, выводы спорны, не подкреплены документальным материалом. Так, еще в аннотации к своей книге ее автор приводил смелое утверждение о том, что «новая сталинская политика, названная впоследствии «великим переломом», была принципиальным отходом от большевистских программных представлений. Большевистские лидеры и фракции, утверждал он, никогда не выступали за принудительную коллективизацию, «ликвидацию» кулачества, головокружительные темпы развития тяжелой промышленности, полное разрушение рыночного сектора и такое «планирование», которое на деле было вовсе не планированием, а гипертрофировано централизованным управлением экономикой» [22].

Между тем, при детальном изучении партийных документов 1920‑х гг., не говоря уж о более ранних выступлениях Л. Д. Троцкого, складывается совсем иная картина. Курс на индустриализацию был взят еще на XIV съезде партии (1925 г.), а о повороте к коллективизации деревни определенно говорилось на ее XV съезде (1927 г.). Да и Сталин при всем своем желании не смог бы проводить политику, не соответствующую мнению большинства руководства партии.

Тем не менее, этот тезис Коэна взяла на вооружение значительная часть представителей советской, а затем российской исторической науки, начиная с перестроечных времен.

Перестроечные процессы в нашей стране стимулировали повышенный интерес к теме политической борьбы в конце 1920‑х гг., вызвали новую волну публикаций, хотя в общей их массе чрезвычайно мало солидных, как по объему, так и глубине анализа, трудов. Открытые дебаты об исторической роли пробухаринского течения в ВКП (б) и о «бухаринской альтернативе» со всей прямотой и откровенностью зазвучали в 1987 г. и особенно в 1988 г. после политической и партийной реабилитации Бухарина, совпавшей с его столетним юбилеем и пятидесятилетием со дня смерти.

Первые публикации о Бухарине появились в атмосфере набиравшей силу политизации исторической науки. Неудивительно, что многие из этих публикаций были и, по‑видимому, останутся фактом не научной, а политической полемики. Основное содержание дискуссий заключалось в признании или не признании альтернативы сталинской «революции сверху» конца 1920‑х гг. По оценке Г. А. Бордюгова и В. А. Козлова, активных участников тех дискуссий, «в нашей перестроечной литературе существуют сегодня две школы – школа «неизбежности» и «альтернативная» школа» [23].

Представители первой точки зрения [24] утверждали, что поражение Бухарина было объективно предопределено, ибо только сталинская политика коллективизации и индустриализации могла модернизировать Советский Союз, заложить основы социализма и подготовить страну к отпору гитлеровскому вторжению в 1941 г.

Представители второй «школы» [25] проводили мысль, что поражение Бухарина стало национальной трагедией, так как его политика нэпа, основанная на сочетании плановой и рыночной экономики, сбалансированном промышленном развитии, добровольной коллективизации, гражданском мире и небольшом бюрократическом аппарате, привела бы к созданию более мощной экономики и более совершенной социалистической системы, помогла бы избежать террора 1930‑х гг. и таким образом лучше подготовиться к войне.

Бухаринский бум в публицистике, исторической науке, дискуссии о смысле и значении поворота 1929 г., сущности «правого уклона», которые происходили в перестроечные годы, на наш взгляд, не дали убедительных научных результатов. Они лишь обозначили различные точки зрения, впервые сформулировали многие новые для отечественной историографии проблемы.

В частности, стала обсуждаться возможная «бухаринская альтернатива», что само по себе явилось очень смелым шагом в развитии советской, а затем российской исторической мысли. Кроме того, был поставлен вопрос о правомерности определения позиций Бухарина, Рыкова, Томского как какого‑либо уклона, так как, по мнению некоторых исследователей, «нет ничего лживее сталинского мифа о «правом оппортунизме» Бухарина, Рыкова, Томского и их сторонников, выступавших якобы против индустриализации страны и социалистического преобразования сельского хозяйства, защищавших интересы кулачества и т. п.» [26] Наконец, в поле зрения историков оказалась и проблема причин поражения бухаринской группы.

В общей массе «перестроечной литературы» серьезного внимания заслуживает книга Г. А. Бордюгова и В. А. Козлова «История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества» (М., 1992 г.). По мнению авторов, причина драматических событий конца 1920‑х – начала 1930‑х гг. заключалась в том, что решения XV съезда ВКП (б) были приняты как минимум с двухлетним опозданием: «К тому времени, когда на XV съезде партии разрабатывалась программа плавной трансформации нэпа с учетом задач социалистической реконструкции, реализации этой программы была уже вряд ли возможна. Международная обстановка обострилась. Разразился хлебозаготовительный кризис 1927–1928 гг. Запаса времени для маневра уже не было» [27]. По сути, не привнося принципиально новых моментов в трактовку позиций группы Сталина и пробухаринского течения, Г. А. Бордюгов и В. А. Козлов делают в общем‑то новаторский и принципиально важный вывод о том, что «группа Бухарина не могла после 1927 г. выскочить из набиравшего обороты механизма создания административно‑командной системы. И даже поставь Бухарин, Рыков и Томский вопрос о снятии Сталина, добейся они этой цели, отменить административно‑командную систему они бы не смогли» [28].

Параллельно с «бухаринским бумом» в российской историографии тех лет осуществлялся анализ жизни и деятельности А. И. Рыкова [29] и М. П. Томского [30]. Особого внимания заслуживают работы Д. К. Шелестова, автор которых проводит мысль, согласно которой «если анализировать не только идейную борьбу и теоретические разработки того времени… но и действительное состояние руководства партией и страной, реальное осуществление власти и наличие ее практических функций у конкретных лидеров… то следует сделать вывод, что определяющее значение имел тогда не «дуумвират» (Сталин – Бухарин), а иное сочетание в группе тогдашних лидеров – Сталин и Рыков» [31]. По Шелестову, главная заслуга Рыкова в борьбе со сталинской стратегией развития заключалась в «обогащении теоретических выступлений Бухарина конкретным анализом, что наиболее ярко выявилось в 1928–1929 гг., когда в критике сталинской «линии», отстаивании ленинских идей нэпа наиболее полно выявилась его теоретическая зрелость, незаурядная личная одаренность» [32].

Говоря о новейшей историографии внутриполитической борьбы конца 1920‑х – 1930‑х гг., следует принять во внимание и новые возможности углубления в указанную тематику. На современном этапе «публикация ранее закрытых документов рассматриваемой эпохи, появление в открытой печати связанных с репрессиями статистических материалов, допуск, хотя и крайне ограниченный, исследователей к ранее недоступным архивным фондам соответствующих государственных ведомств и спецслужб создали определенные предпосылки для выработки достаточно взвешенного взгляда на эту тему» [33].

Так, А. В. Шубин в своей работе «Вожди и заговорщики» (М., 2004) на основе солидного документального материала дает довольно объективную картину хода борьбы Сталина и его сторонников с бухаринской группой. По мнению автора, при всей привлекательности «бухаринской альтернативы» отход от нэпа был неизбежен, и «только модель Сталина давала реальный шанс на сохранение марксистской модели централизованного управления экономикой, на ускоренную индустриальную трансформацию общества, на спасение от размывания советской системы капиталистическим окружением. Платой за это было разрушение неиндустриального хозяйства и распространение на все общество индустриально‑управленческих принципов, тоталитаризм и бюрократическое классовое господство» [34]. По мнению автора, в исторических условиях тех лет правящая партия для сохранения своей власти была вынуждена пойти на неизбежные издержки сталинского режима.

В контексте анализа военного заговора маршала М. Н. Тухачевского Е. Прудникова и А. Колпакиди высказывают, конечно, во многом спорную, но имеющую право на существование версию о возможной связи «правых» с военачальниками, готовящими военный переворот с целью захвата власти в конце 1920‑х – первой половине 1930‑х гг. По мнению указанных исследователей, с ведома лидеров «правого уклона», либо без такового, армейские заговорщики ждали от «правых» активных действий с тем, чтобы поддержать их военной силой и, по возможности, установить в стране военную диктатуру [35].

В новейшей историографии усиливается критика официально закрепленного с хрущевских времен признания политических процессов рубежа 1920–1930‑х гг. полностью сфальсифицированными «сверху». Все больше исследователей включают политическую борьбу в ВКП (б) в гораздо более широкий контекст, сверяя позиции сторонников и противников нэпа с реальными событиями международной жизни, с конкретными экономическими и политическими процессами в недрах советского общества [36].

Таким образом, историография «правого уклона» в своем развитии претерпела значительную эволюцию от огульного и далеко не всегда доказательного осуждения пробухаринского течения в советское время до диаметрально противоположного и столь же слабо обоснованного возвеличивания и превозношения взглядов Бухарина и его сторонников в перестроечный и постперестроечный период. В последнее время в современной отечественной историографии заявленной проблемы наметились определенные предпосылки для выработки действительно взвешенного подхода к этой теме.

В целом, точки над «i» в данной проблеме еще не расставлены. Политическая борьба в ВКП (б) конца 1920‑х гг. требует дальнейших детальных исследований как в общероссийском, так и в региональном контексте.

Примечания

1. Бакулин, В. И. Нижегородская краевая организация Трудовой Крестьянской партии: История возникновение и гибели [Текст] / В. И. Бакулин // Бакулин В. И. Листая истории страницы: Вятский край и вся Россия в ХХ веке: сборник научных статей. Киров, 2006. С. 160.

2. См., например: Итоги ноябрьского пленума ЦК ВКП (б) (10–17 ноября 1929 г.) [Текст]. Л., 1929; Итоги XVI съезда ВКП (б) [Текст]. Л., 1930; Ксенофонтов, Ф. К вопросу об ошибках правооппортунистической группы т. Бухарина [Текст] / Ф. Ксенофонтов. 2‑е изд. Самара, 1930; и др.

3. Коммунистическая партия в борьбе за социалистическую индустриализацию страны (1926–1929 гг.) [Текст]: сб. лекций. Л., 1955. С. 120–132; Конюхов, Г. А. КПСС в борьбе с хлебными затруднениями в стране (1928–1929) [Текст] / Г. А. Конюхов. М., 1960. С. 104–117; Трапезников, С. П. Исторический опыт КПСС в осуществлении ленинского кооперативного плана [Текст] / С. П. Трапезников. М., 1965. С. 206–219; Московские большевики в борьбе с правым и «левым» оппортунизмом [Текст]. М., 1969. С. 247–317; Золотарев, Н. А. Важный этап организационного укрепления Коммунистической партии (1929–1939 гг.) [Текст] / Н. А. Золотарев. М., 1979. С. 115–138; Очерки истории идеологической деятельности КПСС: Октябрь 1917 – 1937 гг. [Текст]. М., 1985. С. 243–257; и др.

4. Чигринов, Г. А. Разгром партией правых капитулянтов [Текст] / Г. А. Чигринов. М., 1969.

5. Ваганов, Ф. М. Правый уклон в ВКП (б) и его разгром (1928–1930 гг.) [Текст] / Ф. М. Ваганов. М., 1970. С. 4.

6. Там же. С. 26 и др.

7. Там же. С. 4–5.

8. Там же. С. 256.

9. Цит. по: Тетюшев, В. И. Становление и развитие экономики СССР и буржуазные критики [Текст] / В. И. Тетюшев. 2‑е изд., доп. М., 1987. С. 212–213.

10. Там же. С. 214.

11. Там же.

12. Там же.

13. Там же.

14. Такер, Р. Сталин: Путь к власти. 1879–1929. История и личность [Текст] / Р. Такер; общ. ред. В. С. Лельчука; пер. с англ. М., 1990. С. 370.

15. Там же. С. 369, 371.

16. Там же. С. 369.

17. Боффа, Дж. История Советского Союза [Текст] : в 2 т. Т. 1. От революции до Второй мировой войны: Ленин и Сталин. 1917–1941 гг. / Дж. Боффа; под ред. Е. А. Амбарцумова; пер. с итал. И. Б. Левина. М., 1994. С. 295–311.

18. Там же. С. 298.

19. Там же. С. 307.

20. Там же. С. 302.

21. Там же. С. 308–309.

22. Коэн, С. На крутом переломе: Бухарин и Сталин в канун «великого перелома» [Текст] / С. Коэн // Знание – сила. 1988. № 9. С. 66.

23. Бордюгов, Г. А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества [Текст] / Г. А. Бордюгов, В. А. Козлов. М., 1992. С. 122.

24. Морозов, Л. Ф. Ленинская концепция кооперации и альтернативы развития [Текст] / Л. Ф. Морозов // Вопросы истории КПСС. 1988. № 6; Андреева, Н. Не могу поступиться принципами [Текст] / Н. Андреева // Советская Россия. 1988. 13 марта; Кузнецов, П. Вопросы истории [Текст] / П. Кузнецов // Правда. 1988. 25 июня; Рогалина, Н. Л. Хлебозаготовительный кризис и поиски выхода из него [Текст] / Н. Л. Рогалина // Рогалина Н. Л. Коллективизация: Уроки пройденного пути. М., 1989. С. 86–102; и др.

25. Суровая драма народов: Ученые и публицисты о природе сталинизма [Текст] / сост. Ю. П. Сенокосов. М., 1989; Возвращенные имена [Текст] : сборник публицистических статей в 2 кн. / сост. А. Проскурин. М, 1989; Емельянов, Ю. В. Заметки о Бухарине: Революция. История. Личность [Текст] / Ю. В. Емельянов. М., 1989; Бухарин: Человек, политик, ученый [Текст] / под общ. ред. В. В. Журавлева; сост. А. Н. Солопов. М., 1990; Лацис, О. Р. Перелом: Опыт прочтения несекретных документов [Текст] / О. Р. Лацис. М., 1990; Зевелев, А. И. Истоки сталинизма [Текст] / А. И. Зевелев. М., 1990; и др.

26. Данилов, В. П. «Бухаринская альтернатива» [Текст] / В. П. Данилов // Бухарин: Человек, политик, ученый / под общ. В. В. Журавлева. М., 1990. С. 129.

27. Бордюгов, Г. А. Указ. соч. С. 128–129.

28. Там же. С. 59, 64, 128.

29. Шелестов, Д. К. Время Алексея Рыкова [Текст] / Д. К. Шелестов. М., 1990; Шелестов, Д. К. Трагедия Алексея Рыкова [Текст] / Д. К. Шелестов // Исторические портреты / под общ. ред. Г. Н. Севостьянова. М., 1993. С. 50–65.

30. Горелов, О. И. М. П. Томский (страницы политической биографии) [Текст] / О. И. Горелов. М., 1989; Шаповалова, Л. Д. М. П. Томский. Материалы к биографии [Текст] / Л. Д. Шаповалова // История СССР. 1989. № 2.

31. Шелестов, Д. К. Время Алексея Рыкова [Текст] / Д. К. Шелестов. М., 1990. С. 237.

32. Там же. С. 266.

33. Бакулин, В. И. Указ. соч. С. 159.

34. Шубин, А. В. Вожди и заговорщики [Текст] / А. В. Шубин. М., 2004. С. 201.

35. Прудникова, Е. Двойной заговор: Тайны сталинских репрессий [Текст] / Е. Прудникова, А. Колпакиди. М., 2006. С. 390; и др.

36. См., например работы А. В. Шубина, Е. Прудниковой, А. Колпакиди, В. И. Бакулина.