СОВРЕМЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ, КУЛЬТУРА И РЫНОК

Дискуссии последних лет конкретизировали основной ориентир развития отечественной экономики. Многократно заявленное и уже подкрепленное административно и финансово намерение создать в России экономику знаний путем реализации инновационного сценария модернизации инвестиционных, технологических и организационно-управленческих механизмов в последние годы фактически стало стержнем политической и общественной жизни страны. Идеология инновационного развития вкупе с широко обсуждаемыми первыми результатами федеральных целевых программ создают ощущение устойчивости и продуманности, столь необходимое после двух десятилетий нестабильности. Проблемы, тем не менее, остаются. Главная среди них, как представляется, заключается в том, что остановив свой выбор на знаниевой парадигме развития экономических процессов и инициировав соответствующие ей реформы в области образования и науки, авторы данного проекта не обозначили до настоящего времени характеристики общества, которые должны сформироваться в результате осуществления инновационной стратегии. В базовом документе, обосновывающем и задающем параметры развития науки и инноваций до 2015 года, такие понятия, как «общество» и «культура» практически отсутствуют, зато очень много говорится о «технологической модернизации», «повышении конкурентоспособности», «вхождении в глобальную инновационную систему» и «превращении научного потенциала в один из основных ресурсов устойчивого экономического роста» .
Словом, цели и задачи стратегии инновационного развития всецело ориентированы на научно-технологические характеристики отечественного производства и их соответствие принятым международным стандартам. Однако, без учета специфики российского общества, множественности его региональных и национальных укладов, культурных традиций, особенностей в системе образования, реформы, даже в случае их научно-технической и технологической успешности, вполне могут стать не столько фактором качественного прорыва в производственной сфере, сколько источником общественной и политической напряженности и нарастания социальных конфликтов.
Инновационный путь развития – не есть российское ноу-хау. В этом направлении уже несколько десятилетий продвигаются наиболее развитые страны мира, а также ряд новых индустриальных стран. Имеются специальные исследования и прогнозы. В частности эксперты известной корпорации РЭНД полагают, что к 2020 году на лидирующих позициях в мире по темпам научно-технологической динамики утвердятся США, Япония, страны ЕС, Канада, Тайвань и Австралия. Что касается России, то ее потенциал оценивается сравнительно скромно – на уровне Индии и Польши, вслед за Китаем. Одним из препятствий для реализации сценария технологического прорыва называется «уровень развития человеческого капитала, формируемого главным образом через систему образования» . В данном случае, авторы, очевидно, обращают внимание преимущественно на общеобразовательное и профессиональное соответствие российских работников требованиям производства будущего. Примерно в том же ключе рассуждает известный отечественный политолог С.Кортунов, который, отмечая «особую роль российских университетов в воспитании менталитета экономики знаний в среде молодого поколения», предлагает брать за основу немецкую модель развития, поскольку Германия географически является ближайшим соседом России и именно она вышла на позиции основного экономического и торгового партнера .
Информационная и экономическая глобализация, охватившая значительную часть планеты, по сути сделала запоздалыми дискуссии по поводу того, стоит ли России включаться в международный образовательный континуум. Российское высшее образование уже стало частью мировой образовательной системы, имеющей достаточно стабильную структуру. По объемам образовательных услуг устойчивыми лидерами являются США, контролирующие примерно треть мирового финансового образовательного оборота (образование – пятая по значимости статья экспорта американской экономики). На втором месте стоит Великобритания (за последнее десятилетие она утроила прием иностранных студентов). Далее – Германия и Франция: примерно 10% рынка. Завершают лидерский список Австралия, Канада и Испания, освоившие по 7-8% рынка. На протяжении последних тридцати лет половину всех студентов на мировой рынок поставляют страны Азии: Китай, Корея, Малайзия, Индия, Гонконг и др. Второй крупный поставщик – арабские страны Ближнего Востока и Северной Африки: Марокко, Египет, Иордания, Алжир. В целом образовательными экспортными операциями занимаются 70% государств (129 стран по данным ВТО) .
Мировой образовательный рынок – это реальность, с которой необходимо считаться. Однако интеграция не должна означать полного подчинения параметрам, которые задаются, теми государствами, которые в настоящий момент занимают на этом рынке доминирующие позиции. Вступлению в него должно предшествовать осознание той роли, которую стране придется играть в международных рыночных отношениях: субъекта или объекта, донора или реципиента, продавца или потребителя образовательных услуг. В американских или немецких университетах, к слову сказать, обучаются не только иностранные студенты, но и собственно американские и немецкие, для которых образование и по организации учебного процесса и по содержанию приобретаемых знаний, гражданских качеств и профессиональных компетенций далеко не всегда является только утилитарной услугой. Сами законодатели мод от своих университетских традиций отказываться не спешат. Более того – именно в них они, как правило, находят резервы для повышения качества образования своих студентов, уровня научных изысканий для внутренних потребителей, а заодно и привлекательности для выходцев из других стран.
Рынок, таким образом, каким бы могущественным инструментом научно-технической модернизации он ни казался, не охватывает всего спектра социальных, гуманитарных и культурных функций университетов даже в странах с развитой экономикой. Следует ли думать, что в России, с ее сложным национально-этническим составом, особым историческим наследием и не имеющей аналогов экономической ситуацией будет по-другому?
В данной связи довольно странно звучат заявления о том, что «если российское образование не станет конкурентоспособным, то наша страна может превратиться в образовательную колонию» . Образование, конечно, должно быть качественным, открытым, доступным и сопоставимым по уровню и содержанию с лучшими зарубежными образцами. Но причем здесь колониальная зависимость? Опасность колонизации действительно существует, однако она проистекает не из неконкурентоспособности образования. Более того, именно высокое качество российского образования может сделать страну желанным объектом колонизации. Для этого (если абстрагироваться от оборонного потенциала) требуется всего два условия – разрушение культурного стержня нации и консервация хронического отставание экономики.
Экономика-образование-культура – это неразрывная триада. Игнорирование одного из элементов неизбежно приведет к сбоям в любой программе национального возрождения, какой бы инновационной она ни казалась. Повышение качества образования с исключительной целью «профессиональной конвертации образовательного продукта», осуществляемое без учета тенденций развития российской культуры, не может привести к преодолению нынешнего экономического отставания. Наиболее вероятный результат такого курса – новый системный кризис, поскольку, как заметил академик О.Т.Богомолов, «в России нравственное воспитание, духовное возрождение – вопрос выживания нации и одна из необходимых предпосылок оздоровления экономики. Уповать здесь только на стихийные силы самосохранения не приходится» .
Сами по себе мысли о том, что университеты должны готовить высококвалифицированных специалистов, готовых работать на современном предприятии, управлять им, обеспечивать развитие науки и технологий, возражений не вызывают. Собственно говоря, университеты всегда именно этим и занимались. Вопрос в другом – следует ли только в этом видеть предназначение современного высшего учебного заведения, во всяком случае в России, где исторически сформировалось восприятие университета не только как «кузницы кадров», обслуживающих народное хозяйство, но и как «храма науки», центра культуры и просвещения, устанавливающего планку духовности и нравственности? Не является ли игнорирование этого обстоятельства проявлением того самого либерального фундаментализма, который в уповании на то, что «невидимая рука рынка» «обновит», «оздоровит», «отрегулирует» и обеспечит счастливое вхождение российского общества в рыночное состояние, уже нанес существенный ущерб национальной экономике, национальному образованию, национальной культуре?
Отчасти данные проблема уже были озвучены, хотя предметом широкого общественного обсуждения они пока не стали. Высказывания на эту тему звучат преимущественно со стороны руководителей вузов, представляющих гуманитарный сегмент образовательной системы России и касаются важнейшего качественного аспекта современных реформ – соотношения образования и рынка. В наиболее острой форме проблема представлена ректором Санкт-Петербургского университета профсоюзов А.С.Запесоцким, указывающим на «глубокую ущербность» подхода к образованию как к услуге. «Является ли образование товаром?- задается он вопросом. И сам же отвечает на него – Да, безусловно, можно рассматривать его с точки зрения текущих экономических процессов. Но - далеко не только товаром, это лишь одна небольшая составляющая достаточно значительного явления, которое должно анализироваться с различных позиций» . Данное заявление примечательно по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, оно свободно от бескомпромиссной оппозиционности образования и культуры, с одной стороны, и рынка, с другой, порой присутствующей в эмоциональных или политизированных заявлениях отечественных публицистов, деятелей науки и культуры. Во-вторых, констатация того, что «товарность» это всего лишь одно из многих качеств образования, подразумевает, что рынок не может быть единственным регулятором его развития. В лучшем случае, он может влиять на формирование запроса на подготовку специалистов, обладающих особым набором навыков, профессиональных знаний и компетенций, да и то при условии, если бизнес сумеет адекватно сформулировать свои кадровые потребности и пожелает взять на себя хотя бы часть бремени по их удовлетворению. Что касается университетов, то будучи общенациональными институтами, выполняющими помимо просветительских, социокультурных, воспитательных функций, функцию воспроизводства человеческих ресурсов для всех сфер жизни, включая производственную, и несущими, при этом значительную долю ответственности за состояние духовного здоровья нации, то по мере своего вхождения в рыночную среду они столкнутся с необходимостью и содержанием образования и управленческими технологиями отвечать требованиям рынка и свое развитие строить в соответствии с новейшими достижениями менеджмента. Именно в этом смысле, очевидно, следует понимать слова ректора Нижегородского госуниверситета Р.Стронгина о том, что «в новом обществе университеты … вынуждены встать на путь развития предпринимательской организационной культуры» . Указанное обстоятельство не может рассматриваться в качестве убедительного аргумента в пользу приравнивания высших учебных заведений к производственным единицам со всеми вытекающими отсюда бюджетными и налоговыми последствиями, насколько бы соблазнительным ни казался сиюминутный экономический выигрыш.
Абсолютизация принципа экономической целесообразности создает ситуацию, когда на периферийные, если не сказать маргинальные позиции вытесняются филология, история, философия, другие гуманитарные специальности, как правило имеющие фундаментальный характер и несущие в себе колоссальный мировоззренческий и воспитательный потенциал. Уже сегодня ученых, посвятивших себя этим областям знания, нередко воспринимают как непрактичных чудаков, а ориентация университетов на воспроизводство культуры оценивается, согласно социологическим исследованиям, как проявление иррациональности, как деятельность, абстрагированная от экономической целесообразности . Поэтому такой глубокой тревогой пронизаны размышления ректора МГУ академика В.А.Садовничего о состоянии русского языка, об изучении и преподавании истории, о влиянии гуманитарного знания на качество образования в целом и о взаимоотношениях научной и творческой интеллигенции и официальных властей на Всероссийском совещании-конференции в феврале 2007 года, который отметил: «Гуманитарный сектор не только самый сложный в системе образования, но политически и мировоззренчески самый рискованный. Он и самый ответственный, поскольку имеет дело с духовным, нравственным обликом человека с момента его рождения и до последних дней жизни. Он и самый субъективный» . Деградация в этой образовательной области неизбежно будет влиять на состояние культуры и будет иметь печальные последствия для экономики. История знает немало примеров такого рода.
На сегодняшний день международная и российская практика не выработала универсальных правил инновационного развития. В разных странах в зависимости от конкретных исторических и социокультурных условий утвердились разные подходы. В Европе первоочередное внимание уделяется соображениям рациональности, социальной защищенности и созданию рабочих мест, в США делается упор на использование ноу-хау, в Японии – на использование элементов традиционного уклада в инновационной менеджменте . Университеты России тем временем за отсутствием внятно обозначенных ориентиров общественного развития на ближайшую и среднесрочную перспективу предлагают собственные варианты углубления и применения гуманитарного знания в условиях нынешнего инновационно-технологического бума. Примеров такого рода относительно немного, но все-таки они есть. Так Южный федеральный университет (Ростов-на Дону) программу своего развития всецело ориентировал на прорыв в сфере так называемых гуманитарных технологий. Это упор на социальную сферу, решение проблем безопасности, эффективного управления регионом, землеустройство и кадастр. Российский государственный педагогический университет им. А.И.Герцена (Санкт-Петербург) выполняет миссию «построения университета как пространства жизненного самоопределения Человека во всем многообразии его проявлений в современной культурной практике ». Есть и другие примеры, когда высшие учебные заведения пытаются поставить нынешний реформационный порыв на прочный социокультурный фундамент с учетом тенденций национального развития и специфики местного опыта.
Вятский государственный гуманитарный университет свою цель видит в создании регионального инновационного центра гуманитарного образования, что предполагает развитие всех видов университетской деятельности в соответствии с гуманистическими ценностями, воздействуя на социальные и духовные процессы своего края и прилегающих областей . Основные результаты этой работы воплощаются в научно-образовательной и воспитательно-просветительской работе через конкретные программы: формирование ценностей личности в современном гуманитарном образовании; сохранение и развитие культуры региона в инновационных программах гуманитарного образования; гармония среды и человека; информационная образовательная среда как условие инновационного развития гуманитарного образования в регионе.
Программа предполагает максимальный учет требований рынка, в том числе и по части выхода на европейский уровень качества образования и усвоения выпускниками компетенций, которые позволят им работать в условиях экономики, основанной на знаниях. Однако, в основе ее идеологии присутствует понимание того, что знаниями отнюдь не всегда можно распоряжаться, как товаром. Не только экономика, но и само общество должно приобрести новые качества, и в этом обществе сегодняшним студентам предстоит жить полноценной жизнью. Это потребует от них соединения функциональной эффективности с духовностью и подлинно человеческим отношением друг к другу. Потребует творчества и желания применять свои таланты в пределах культурного пространства России. В этом очевидно и должен заключаться культурный смысл социально-экономической модернизации.