Intelsat

The International Telecommunications Satellite Organization (INTELSAT) is a 110-nation consortium that manages international satellite communications. Its formation, on Aug. 24, 1964, developed from conferences held after U.S. president John F. Kennedy invited (1961) all nations to join the United States in forming a consortium to exploit the potential of COMMUNICATIONS SATELLITES. Ownership was apportioned on the basis of anticipated use. Permanent arrangements, opened for signing in 1971, went into force in February 1973.
INTELSAT has a board of governors (based on each nation's usage), an assembly of parties (one nation, one vote), a meeting of signatories, and an executive office with a director general. The U.S. member, the Communications Satellite Corporation (COMSAT), was established by the Communications Satellite Act of 1962 and incorporated as a private company on Feb. 1, 1963. COMSAT was appointed management services contractor when INTELSAT was formed. The position has been open for competition since 1979, however.
Satellites and a few ground stations are owned by INTELSAT: most of the latter, however, are owned by the member nations. The first satellite launched by INTELSAT was EARLY BIRD (Intelsat I) in 1965. Since then the investment cost per circuit year has decreased as the series of satellites launched by INTELSAT have grown in size, capacity, and design lifetime. The first, Intelsat I, could only carry 240 circuits or one television channel, whereas Intelsat III could carry 1,500 circuits or up to four channels, and Intelsat V could carry 12,000 circuits along with two channels. The most recent model, Intelsat VI, by using advanced digital and modulation techniques, can carry 120,000 circuits and three channels. Several satellites of a given model may be in orbit at the same time. For example, the 1992 Space Shuttle rescue of the Intelsat VI launched into too low an orbit in 1990 brought to five the number of satellites in the Intelsat VI series that were in functional orbit around the Earth.
In 1984, INTELSAT enabled a new service. Vista, to become available to areas otherwise without telecommunications capability. The following year, after the U.S. Federal Communications Commission sanctioned private competition with INTELSAT, the organization replied by moving into direct competition with providers of satellite communications within the United States.

Очерк по истории развития биографии как вида литературной деятельности

Биография (от греч. bios – жизнь и grapho – пишу) – это жизнеописание, которое на основе фактического материала дает картину жизни человека, развитие его личности в связи с общественными обстоятельствами эпохи.
Биографические тексты всегда пользовались популярностью, но до сих пор не написана история биографии ни как литературного жанра, ни как типа исторического повествования. Однако, можно выделить несколько периодов в развитии биографического письма: античный, средневековый, период возрождения, период новоевропейской биографической традиции и современный.
Истоки биографической традиции как факта культуры восходят к IV–V вв. до н. э., к периоду классической древнегреческой культуры. Это эпоха интеллектуальной революции, когда древнегреческая классика впервые попыталась обозначить на своем языке феномен личностной индивидуальности. А. Л. Валевский в своей книге «Основания биографики» [Валевский:1993] пишет, что как факт культуры биографическая традиция начинается именно с древнегреческой классики, а точнее, с возникновения такого явления, как жизнестроительство, т. е. построения личностного жизненного уклада согласно какой‑либо доктрине (философской, религиозной или моральной). Своим возникновением античная биография обязана кризису полисного образа жизни в IV в. до н. э., т. е. такому образу жизни, когда часть населения не входила в полис (город‑государство) и не имела прав граждан, что и послужило причиной индивидуалистических тенденций в духовной жизни
Первым европейским биографом считается Аристоксен Тарентейский – автор «Жизнеописаний мужей» (Пифагора, Архита, Сократа, Платона). Он первый сделал предметом биографического повествования реальное лицо, а основой сюжета – жизнь персонажа от момента рождения до смерти.
В сумбурно изложенных отрывках из трактатов Диогена Лаэртского вперемешку с анекдотами и афоризмами, с верными и заведомо неверными сведениями, почерпнутыми Диогеном из третьих рук и прочитывается для современного читателя стремление античного биографа собрать воедино все, что было ему известно о своем персонаже. Упорядоченность античной биографии не в смысловой последовательности, а в стремлении собрать в единый корпус метки, свидетельствующие о наличии непохожего, нетипичного в облике персонажа. При этом «столь очевидного разделения между тем, что мы видим, тем, что заметили и сообщили другие, тем, что другие, наконец, воображают или во что они наивно верят, великого деления, по видимости столь простого и непосредственного, – на Наблюдение, Документ и Сказку – не существовало» (Фуко М. «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук») [Валевский:1993].
Характерным свойством античного биографизма была установка на визуальность в описании личности. «Обрисовав жизнь в общих чертах, остановлюсь теперь на подробностях, но не в последовательности времени, а в последовательности предметов, чтобы можно было их представить нагляднее и понятнее», – пишет Светоний [Валевский:1993].
Вершиной античного биографизма, бесспорно, является Плутарх, чьи «Параллельные жизнеописания» на протяжении многих культурных эпох, вплоть до XIX в., считались образцом биографического письма. Чтение «Параллельных жизнеописаний» служило необходимым элементом классического образования. Корпус биографий, составленных Плутархом, символизирует собой упорядоченность и гармоничность греко‑римской цивилизации. Принципиальным новаторством Плутарха, обеспечившим ему столь прочное место в истории культуры, явилось введение в биографическое повествование морально‑психологических характеристик, что придало биографии дидактическую направленность. Именно после Плутарха биографический жанр перестал считаться второстепенным и несерьезным. Античное жизнеописание хронологически и пространственно однолинейно, в нем отсутствует смысловая полифония, изобразительные средства монотонны, изображение присутствует в своей элементарной форме как простое описание. При этом отсутствует какая‑либо динамика развития личности в современном понимании. Герой Плутарха – уже сформировавшаяся личность, нет как таковой истории жизни, т. е. внутренней переоценки ценностей, влияющих на поведение. Для античного понимания индивидуальности характерной является не внутренняя динамика личности, а внешняя – о личности возможно судить только по поведенческой реакции в контексте различных ситуаций. Причем сам поступок – это непосредственное ответное действие на ситуацию.
Средневековое житие (агиография) – следующий в хронологическом порядке тип жизнеописания. Оно привнесло в биографическую традицию представление о временной законченности героя. Сама структура жития строго канонична – автор изображает родину героя, его благочестивых родителей, период детства и юности, наконец, зрелость, в которой обязателен момент обретения «святости», далее описываются благодеяния святого, его смерть, сопровождаемая творением чуда. Житие не просто повествует о жизни, но вводит смысловую связанность хронологических этапов, их ценностную иерархичность. Житие даёт представление о перерождении личности. Позднее новоевропейская литература сделает этот сюжет своей центральной задачей, перенеся ее в плоскость нравственных и ценностно‑смысловых реалий. Житийная литература вводит в биографическую традицию новое изобразительное средство – аллегорию. Аллегория восходит своими истоками к библейским текстам. Существенными чертами изобразительных фигур средневекового жития являются драматичность, эмоциональная напряженность описания жизни героя. Житие неличностно в современном понимании. Оно непосредственно вплетено в средневековый способ жизнедеятельности и мировоззрения, например, древнерусское житие входило в состав богослужения, житие придавало определенный социальный статус монастырю. Если в монастыре не было чудотворного образа, то святыней становился либо основатель, либо более поздний подвижник. Поэтому для автора жития не было столь существенным детальное изображение самой жизни своего персонажа, для него важно было с максимальной хронологичной последовательностью описать именно чудеса и благодеяния своего персонажа, что вполне объяснимо, т.к. процветание обители зависело от отношения к ней мирского общества, окрестного населения, а это отношение определялось святыней, существовавшей в монастыре, либо житием святого. Этот круг обстоятельств определял строго канонические формы жития. Несмотря на чрезмерную эмоциональность, сами нормы изображения входили в общепринятые правила писания житий. Однако биографическое письмо средневековья не ограничивается исключительно жанром жития. Любому житию предшествовали так называемые биографические записки, которые были либо написаны непосредственными свидетелями событий, либо являлись фиксацией устных сведений. Как раз они‑то более индивидуальны и фактологичны.
В методологическом плане возрожденческие «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджо Вазари не представляют собой пример каких‑то фундаментальных новаций в сравнении, например, с «Параллельными жизнеописаниями» Плутарха. Авторитет последнего был настолько велик в биографической традиции, что от его влияния биографы смогли освободиться лишь на рубеже XIX в.
Жизнеописания Вазари тем примечательны в истории биографического письма, что они принципиально расширили горизонт проблемного представления жизни. Вазари, помимо событийно‑фактологического ракурса, скрупулезно выписывает технику профессионального мастерства своих персонажей. Для Вазари профессиональное мастерство персонажа выступает своеобразным эквивалентом его жизненного пути и содержания индивидуальности художника. Представить в жизнеописании творческую личность – значит составить инвентаризацию технических приемов и средств, используемых им в своем творчестве, а также подробно описать его произведения и прежде всего самого живописца.
Для эпохи Возрождения живопись является своеобразным ментальным коррелятом мироотношения, равно как аналогичным значением обладает скульптурный портрет для Древней Греции. Эта установка биографического сознания Вазари получила свое отражение в самой структуре «Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих», которые начинаются с Proemio – вступительного слова о сравнительных преимуществах живописи и скульптуры и Introducione – свода технических и стилистических сведений по всем трем видам искусств, которые венчают архитектуру этих жизнеописаний Можно утверждать, что Вазари является родоначальником так называемой профессиональной биографии. Канонические формы жития не могли удовлетворить растущий интерес к индивидуальности, возникший в эпоху великих географических открытий, расширения влияния протестантизма и разрушения средневековых укладов жизни.
Приблизительно на рубеже XVI–XVII вв. наблюдается тенденция эмпирического сбора различного рода биографических сведений, по своей форме изложения более свободных чем канонизированная агиография (это книги, посвященные сбору материалов, повествующих о жизненном пути человека, различные личные документы, свидетельства). В эпоху Ренессанса это были серии книг, составленных в алфавитном порядке таким образом, чтобы читатель мог найти мысли автора по многочисленным темам. В конце XVI – XVII в. во Франции, Нидерландах и Германии книги в новом стиле стали посвящаться знаменитым государственным деятелям, религиозным мыслителям и ученым. Первоначально они представляли собрания ярких высказываний, и, как жанр развития литературы, этот стиль явился эмбрионом интеллектуальной биографии, значительной попыткой регистрации интеллектуальной истории отдельного человека.
В новоевропейской биографической традиции фигурой, сравни Плутарху, выступает Джеймс Босвелл. В истории европейской литературы он известен главным образом как автор «Жизни Самюэля Джонсона» (1791 г.). Босвелл находится на изломе развития биографической традиции, символизируя начало нового этапа. Суть новаторства Босвелла – в ориентации биографического повествования на позитивное знание. Продолжительное время он был лично знаком со своим персонажем Джонсоном. Босвелл подробнейшим образом записывал разговоры и события, свидетелем которых он был. В итоге эти дневниковые записи и составили основу «Жизни Самюэля Джонсона». Подобный способ сбора материалов, кажущийся современному человеку элементарной интеллектуальной процедурой, на фоне предшествующих норм жизнеописания явился безусловным новаторством, фактически означающим революцию в биографическом сознании. Босвелл был рабом своего дневника как способа фиксации чужой жизни.
Идею построения биографического повествования, основывающуюся на личном знании персонажа, Босвеллу подсказал его учитель и одновременно персонаж Самюэль Джонсон. Точка зрения Джонсона сформировалась как альтернатива фундаментальной историографии, задача которой, как он считал, – изображение эпохальных событий; биография же ценна тем, что, написанная на основании личного опыта, способна изобразить реалии, не вписываемые в широкое полотно исторического повествования. В этом проявляется общая атмосфера биографизма XVIII в.– стремление подражать живописной традиции в скрупулезном описании деталей, уверенность в том, что характер человека может быть прочитан с черт его внешности и манер поведения. С Босвелла берет свои истоки европейская индивидуалистическая биография. Он вводит в горизонт биографического сознания условие документальной подтвержденности повествования. Персонаж жизнеописания был невидим для его автора, составитель жития – всего лишь посредник между миром персонажа (вечностью) и читателем (временностью), как автор он не существовал, будучи всего лишь функцией текста жития. Босвелл впервые подошел впрямую к своему персонажу, решился заговорить с читателем, предпослать персонажу вопрос, Босвелл усилил эвристические возможности повествования. Он был первым, кто выдвинул требование скрупулезной точности повествования.
В XIX в. наблюдается процесс сближения норм биографического повествования с жанром романа: классический роман XIX в. – это фактически биография вымышленного персонажа. Биографизм и автобиографизм – принципы организации многих классических произведений литературы XIX в. Биографический жанр пользовался неизменным успехом у читателя, была создана монументальная биографическая литература викторианской эпохи. Это был интерес любознательности, но никак не научный. Для данного периода характерно появляется авторство биографического текста, а также начало методологического сознания.
Начало XX в. века совпало с тотальным кризисом европейской культуры, главным образом проявившимся в первой мировой войне. Сбылось пророчество Ницше – «переоценка всех ценностей». Никогда более во всей своей истории биографические темы не были так укоренены в интеллектуальной атмосфере, как в начале XX в. Возникает принципиально новый тип биографа – «ниспровергателя» кумиров.
Литтон Стречи, автор биографического сборника «Знаменитые викторианцы» (1918 г.), писатель, чье творчество вызвало биографический бум в англоязычной литературе в 20–30‑е гг., фактически нарушил сложившуюся традицию. Сюжетом для этого сборника послужили персонажи викторианской эпохи. Не пытаясь дать строгую характеристику времени и ее современникам, Стречи свободно, используя идеи психоанализа, в ироничной и насмешливой форме представляет своих героев.
Стречи утверждает, что существенными обязанностями биографа должны быть: краткость, исключающая все лишнее, и сохранение биографом собственной свободы [Валевский:1993]. Он впервые позволил себе более чем свободное обращение с историческим материалом, он не скрывал свою точку зрения, со смехом ниспровергая чопорные авторитеты викторианской эпохи. Если раньше биограф был просто повествователем, то XX в. блестяще обыграл еще одну, прямо противоположную роль – «ниспровергателя». Трудность была и остается в том, что биография вклинивается между историей и беллетристикой, что ей предписана точность, но ей в то же время не безразлична литературная форма, не говоря уже о жизненной позиции каждого автора. Биограф не может быть архивистом, он прежде всего интерпретирует факты и дорассказывает то, о чем документы умалчивают.

К ТЕОРИИ АБЕЛЕВО РЕГУЛЯРНЫХ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ПОЛУКОЛЕЦ

Получены новые результаты о строении arp‑полуколец. Дан критерий индуцированности произвольной абстрактной тройки. Доказано, что любое arp‑полукольцо однозначно с точностью до изоморфизма определяется своей индуцированной тройкой.

Полукольцом называется алгебра , где – коммутативный моноид, – моноид, умножение дистрибутивно относительно сложения с обеих сторон, кроме того, 1 … 0 и выполняется тождество 0Ax = xA0 = 0.
Полукольцо с делением, не являющееся кольцом, называется полутелом. Если в последнем случае выкинуть нуль, то получится полутело без нуля.
Полукольцо S называется абелево‑регулярным положительным (или, кратко, arp‑полукольцом), если
1) каждый его идемпотент e перестановочен со всеми элементами из S;
2) для любого a0S найдется такой элемент x0S, что axa = a, т. е. S – регулярное полукольцо;
3) для любого элемента a0S элемент а + 1 обратим в S, т. е. полукольцо S положительно.
Arp‑полукольца введены в работе [1], в которой была построена их структурная теория.
Для arp‑полукольца S используются следующие обозначения: U(S) – множество всех обратимых элементов в S, L(S) – множество всех идемпотентов полукольца S.
Каждый элемент a arp‑полукольца S представляется в виде произведения a = eaA u идемпотента ea0L(S) и обратимого элемента u0U(S), причем такой идемпотент определяется однозначно. Равенство идемпотентов ea = eb двух элементов a и b равносильно равенству aS = bS, или a = bu, u0U(S) [1, предложение 2.1].
С каждым arp‑полукольцом S связана тройка (ф1): – полутело без нуля относительно операций сложения и умножения в S, – дистрибутивная решетка с 0 и 1 относительно операции умножения A полукольца S и сложения w, определяемого формулой f w g = ef+g, f, g0L(S), и решеточный антигомоморфизм nS : L(S) 6 ConU(S), сопоставляющий каждому идемпотенту e0L(S) конгруэнцию n (e):
un (e)v ] eu = ev, u, v0U(S).
Для произвольного полутела без нуля U множество ConU всех конгруэнций на U является решеткой относительно отношения включения для конгруэнций. При этом для D, F 0ConU имеем inf(D, F)=D 1 F и sup(D, F) = D B F = F B D.
Вводится также категория абстрактных троек (ф2), состоящих из ограниченной дистрибутивной решетки L, полутела без нуля U и решеточного антигомоморфизма n : L 6 ConU, переводящего 0 в 1 и 1 в 0. Тройка вида (ф3) для некоторого arp‑полукольца S называется индуцированной.
В теории arp‑полуколец возникают следующие естественные вопросы [1].
1) Всякая ли тройка (ф2) индуцируется некоторым arp‑полукольцом?
2) Из изоморфизма индуцированных троек следует ли изоморфизм соответствующих arp‑полуколец?
В [1, пример 3.2, теорема 3.3] был приведен пример неиндуцированной тройки и установлено, что для индуцированности тройки (ф2) достаточно того, чтобы образ ImnS содержался в некоторой булевой подрешетке решетки ConU(S). В данной статье показано, что это условие является также необходимым.
Второй вопрос был положительно решен для предбулевых и идемпотентных arp‑полуколец [1, теорема 4.1, теорема 5.6].
Arp‑полукольцо S называется предбулевым, если для каждого идемпотента e0L(S) найдется такой идемпотент e10L(S), что для любых двух обратимых элементов u, v0U(S) существует единственный обратимый элемент w0U(S), удовлетворяющий равенствам eu = ew и e1v = e1w. Предбулевость полукольца S равносильна тому, что ImnS является булевой подрешеткой в решетке ConU.
Таким образом, поставленные вопросы были решены, в основном, в тех случаях, когда каждая конгруэнция n (e) дополняема в решетке конгруэнций ConU полутела без нуля U. Оказывается, n (e) всегда имеет дополнение в решетке ConU.
Для любого e0L(S) положим:
uR (e)v ] u + ex = v + ey, для некоторых x, y0U(S).
Несложно убедиться в том, что отношение R (e) является конгруэнцией на полутеле U(S). Действительно, R (e) транзитивно, так как если uR (e)v и vR (e)w , т. е. u + ex = v + ey и v + ez = w + et, x, y, z, t0U(S), то u + e(x+ z) = (u + ex) + ez = (v + ey) + ez = (v + ez) + ey = w + e(t + y), или uR (e)w. Рефлективность и симметричность R (e) очевидны, значит, R (e) является отношением эквивалентности. Кроме того, если к обеим частям равенства u + ex = v + ey прибавить обратимый элемент w0U(S) или обе части равенства умножить на w0U(S) слева или справа, то получим верные равенства. Откуда следует, что R (e) сохраняет операции полутела U(S).
Ставя в соответствие каждому идемпотенту соответствующую конгруэнцию, получаем отображение yS : L(S) 6 ConU(S), (ф4).
Заметим, что uR(e)(u + ea) для любого элемента a полукольца S, так как u + eA(a + 1) = (u + ea) + eA1 и (a + 1), 10U(S). Откуда следует, что uR(e)v ] (u + ea) R(e)(v + eb) для произвольных a, b0S.
Теорема 1. Конгруэнция R (e) является дополнением конгруэнции j (e) в решетке ConU(S), т. е. выполняются следующие равенства R(e)Bn(e) = 1 и R(e)1n(e) = 0.
Доказательство. Пусть u, v – произвольные элементы полутела U(S). Поскольку u + eA(v + 1) = (u + ev) + eA1 и e(u + ev) = e(u + v), то uR (e)(u + ev) и (u + ev)n (e)(u + v). Аналогично, vR (e)(v + eu)n (e)(u + v). Откуда u(R (e)Bn (e))v, т. е. R(e)Bn (e) = 1.
Рассмотрим теперь произвольные элементы u, v полутела U(S) такие, что u(R(e)1n (e))v, и покажем, что u = v. Имеем:
u + ex = v + ey и eu = ev, x, y0U(S). (*)
Складывая почленно два последних равенства, получаем
u + e(u + x) = v + e(v + y),
uA(1 + eu‑1(u + x)) = vA(1 + ev‑1(v + y)).
Поскольку из первого равенства (*) следует e(u + x) = e(u + ex) = e(v + ey) = e(v + y), а из второго – eu–1 = ev–1, то 1 + eu–1(u + x) = 1 + ev–1(v + y). Тогда u = v.
Теорема 2. Отображение RS : L(S) 6 ConU(S), (ф5), является решеточным гомоморфизмом, сохраняющим 0 и 1.
Доказательство. Пусть e, f – произвольные идемпотенты полукольца S. Требуется доказать равенства:
R(ef) = R(e)1R(f) и
R(e w f) = R(e)BR (f).
Включение R(ef) f R(e)1R(f) очевидно, так как, имея равенство u + efx = v + efy, x, y0U(S), получаем uR(e)(u + e(fx)) = (v + e(fy))R(e)v, т. е. uR(e)v.
Пусть u(R(e)1R(f))v, т. е. u + ex = v + ey и u + ft = v + fz. Если первое из двух последних равенств умножить на f, а второе на e, и их сложить, то получим:
(e + f)u + ef(x + t) = (e + f)v + ef(y + z).
Так как e + f = (e w f)w для некоторого w0U(S), то
(e w f)wu + ef(x + t) = (e w f)wv + ef(y + z).Умножая равенство слева на w‑1, получаем
(ф6), или
(ф7).Для удобства записи обозначим обратимые элементы w–1(x + t) = a и w–1(y + z) = b. Таким образом, имеем (u + efa)n(e w f)(v + efb). Кроме того, из uR(e)v следует (u + e(fa))R(e)(v + e(fb)). Поскольку R(е)1n(e w f) = R(е)1n(e)1n(f) = 0, то u + efa = v + efb, т. е. uR(ef)v. Следовательно, R(е)1R(f) fR(ef). Итак, имеет место равенство R(е)1R(f) =R(ef).
Докажем второе равенство R(е)BR(f) =R(e w f). Пусть uR(e)wR(f)v, т. е. u + ex = w + ey и w + ft = v + fz, где x, y, t, z0U(S). Тогда u + (ex + ft) = (u + ex) + ft = (w + ey) + ft = = (w + ft) + ey = (v + fz) + ey = v + (fz + ey). Так как ex + ft = (e w f)w1 и fz + ey = (e w f)w2 для некоторых w1, w2 0 U(S), то uR(e w f)v.
Предположим теперь, что uR(e w f)v. Так как R(е)Bn(e) = 1, то найдется такой обратимый элемент s 0 U(S), что uR(e)sn(e)v. Для доказательства достаточно показать, что sR(е)v. Поскольку uR(e)s, а по доказанному R(e) f R(e w f), то uR(e w f)s и uR(e w f)v. Откуда vR(e w f)s. Таким образом, имеем vR(e w f)s и sn(e)v, т. е. v + (e w f)x = s + (e w f)y и ev = es, где x, yÎU(S). Складывая последние два равенства, предварительно умножив первое из них на f, получаем:
(e + f)v + fx = (e + f)s + fy и
(e w f)wv + fx = (e w f)ws + fy,
где w0U(S) и e + f = (ewf)w. Откуда после умножения равенства на w‑1 слева и вынесения за скобки множителя (ewf) имеем:
(ф8),т. е. (ф9).
Поскольку vR(e w f)s влечет (ф10), или (ф11), а (ф12), то (ф13). А это и означает, что sR(е)v.
Лемма 1. (ф14) для любой конгруэнции J0U(S).
Доказательство. Требуется доказать, что (ф15), включение в другую сторону очевидно. Пусть (ф16) и (ф17), т. е. (ф18) и (ф19) для некоторых x, y0U(S), или
ex = ev, y + ea = v + eb и xJ y, где a, b0U(S). (**)
Поскольку xJ y и (x + a)J(y + a), то (y + e(x + a))J(x + e(y + a)). Складывая первые два равенства (**), получаем y + e(x + a) = v + e(v + b), поэтому
(v + e(v + b))J (x + e(y + a)),
(ф20).
Из первых двух равенств (**) следует, что ev‑1 = ex‑1 и e(v + b) = e(y + a), а значит, 1 + ev–1(v + b) = 1 + ex–1(y + a) . Откуда vJx, и uJv.
Лемма 2. Для любых конгруэнций (ф21) имеют места равенства
(ф22)
и
(ф23), т. е. конгруэнции n (e) и R (e) являются дистрибутивными элементами в решетке ConU(S).
Доказательство. Покажем справедливость первого равенства, второе равенство доказывается аналогично. Для доказательства достаточно показать включение g. Пусть u, v0U(S), (ф24) и (ф25), т. е. (ф26) и (ф27) для некоторых x, y0U(S). Поскольку R (e)Bn (e) = 1, то найдется такой элемент w0U(S), что un (e)wR (e)v. Тогда (ф28) и xn(e)w, а, значит, (ф29) и (ф30). Но тогда по лемме 3 xJ1w. Аналогично, из (ф31) и yn(e)w получаем yJ2w.
Итак, имеем (ф32) и (ф33), откуда (ф34), т. е. (ф35).
Решетка конгруэнций полутела без нуля ConU(S) модулярна, а в модулярной решетке множества дистрибутивных, стандартных и нейтральных элементов совпадают [2, гл III, §2]. Поэтому конгруэнция n (e) является также стандартным и нейтральным элементом в ConU(S), т. е. для любых конгруэнций J1, J2 0 ConU(S) имеют место следующие равенства:
(ф36),
(ф37).
Соответствующие равенства выполняются и для конгруэнции R (e).
Кроме того, нейтральные элементы имеют не более одного дополнения [2, гл III, § 2]. Значит, конгруэнция n (e) имеет в решетке ConU(S) единственное дополнение, равное R (e).
Замечание. Дистрибутивность конгруэнций n (e) и R (e) в решетке ConU(S) вытекает и из общих соображений. Поскольку конгруэнции n (e) и R (e) дополняют друг друга, то (ф38). Тогда (ф39) и в этом представлении n (e) = (0; 1), R (e) = (1; 0) [3, теорема 1]. А из этого следует дистрибутивность данных элементов [2, гл III, §2].
Множество всех нейтральных элементов решетки ConU(S), имеющих дополнение, образует булеву подрешетку в решетке ConU(S) [2, гл III, §2]. Итак, в любом arp‑полукольце S образ антигомоморфизма Imns вкладывается в булеву подрешетку. Учитывая теорему 3.3 из [1] (всякая тройка (ф40), для которой Imn содержится в какой‑либо булевой подрешетке B решетки ConU, является индуцированной тройкой) получаем следующую теорему.
Теорема 3. Абстрактная тройка (ф40) является индуцированной тогда и только тогда, когда все элементы n (L) дополняемы в ConU.
Изоморфизмом троек (ф40) и (ф41) называется пара (ф42) таких изоморфизмов $ : L 6 M, ( : U 6 V, что un(e)v равносильно (ф43).
Теорема 4. Два произвольных arp‑полукольца изоморфны тогда и только тогда, когда их индуцированные тройки изоморфны.
Доказательство. В теореме 3.3 [1] дана конструкция arp‑полукольца для троек (ф40), в которых ImnS содержится в некоторой булевой подрешетке в ConU (т. е. в силу теоремы 3 для индуцированных троек). Согласно этой теореме, если операции полукольца S однозначно определяются по тройке (ф44), то и arp‑полукольцо S единственным образом восстанавливается по этой тройке. Для произвольного arp‑полукольца S операция умножения всегда определяется однозначно: (eu)A(fv) = efAuv, e, f0L(S), u, v0L(S). Операция сложения в любом arp‑полукольце S совпадает со сложением, определенным в теореме 3.3, а именно:
eu + fv = (e w f)w, e, f0L(S), u, v, w0U(S), где обратимый элемент w удовлетворяет равенствам
wn(ef)(u + v), w(n(e) B (f))u, w(n(f) BR(e))v.
Действительно, так как (ф45), т. е. wn(e)(u + fv), и (u + fv)R(f)u, то w(n(e) BR(f))u. Аналогично, wn(f)(eu + v)R(e)v. Поскольку (ф46), то wn(ef)(u + v).
Наличие конгруэнций, дополняющих конгруэнции из ImnS в решетке ConU(S), позволяет усилить некоторые результаты статьи [1]. В частности, теорему 4.3: предбулево полукольцо S сократимо тогда и только тогда, когда полутело U(S) сократимо, а отображение nS инъективно.
Полукольцо S называется (аддитивно) сократимым, если равенство a + c = b + c влечет a = b для любых a, b, c 0 S.
Для доказательства следующей теоремы для произвольного arp‑полукольца воспользуемся леммами.
Лемма 3 [1, лемма 4.14]. Любая дополняемая конгруэнция на сократимом полукольце S обладает следующим свойством:
(a + c)D (b + c) Y aD b для любых a, b, c0S.
Лемма 4 [1, лемма 4.15]. Если D – дополняемая конгруэнция на сократимом полутеле без нуля U и (u + w)Dw для некоторых u, w0U, то D = 1.
Теорема 5. Arp‑полукольцо S сократимо тогда и только тогда, когда полутело без нуля U(S) сократимо и отображение nS является инъективным.
Доказательство. Необходимость. Если полукольцо S сократимо, то и полутело без нуля U(S), очевидно, будет сократимым. Предположим, что отображение nS не является инъективным, т. е. найдутся различные идемпотенты e, f в полукольце S такие, что n (e) = n (f). Тогда, в силу единственности дополнения конгруэнций в решетке ConU(S), R (e) = R (f). Поскольку (ф47) и n (e) = n (f), то (e + 1)n(e)(f + 1). Аналогично, из (ф48) и R (e) = R (f) следует (ф49). Так как (ф50), то e + 1 = f + 1. Откуда, в силу сократимости полукольца S, e = f, что противоречит выбору элементов e и f. Значит, антигомоморфизм nS инъективен.
Достаточность. Пусть полукольцо S сократимо и антигомоморфизм nS инъективен. Требуется доказать, что из равенства eu + gw = fv + gw следует eu = fv. Так как
(ф51)(ф52)
и (ф53), то (ф54). По лемме 4 n (e) B R (f) = 1. Аналогично, из (ф55) следует по лемме 4 n (f) B R (e) = 1. Так как n (e) B R (f) = n (f) B R (e), то
(ф56) (ф57).
Поскольку отображение jS инъективно, то e = f и eu + gw = ev + gw. Тогда (u + gw)n(e)(v + gw), следовательно, (u + (g + 1)w)n(e)(v + (g + 1)w), где (g + 1)w0U(S). По лемме 3 un (e)v, т. е. eu = ev = fv.
Полукольцо S называется (аддитивно) идемпотентным, если оно удовлетворяет тождеству a + a = a для любого a0S.
На произвольном идемпотентном полукольце S вводится отношение порядка:
a # b ] a + b = b, для a, b0S.
В [1] доказано, что для любого идемпотентного arp‑полукольца S, такого, что конгруэнции из Imns дополняемы в решетке ConU(S), (ф58) – дистрибутивная решетка [1, теорема 5.8].
Поскольку конгруэнции из Imn (S) всегда дополняемы в решетке ConU(S), то получается следующая
Теорема 6. Всякое идемпотентное arp‑полукольцо S является дистрибутивной решеткой относительно естественного порядка # на нем.

ОБ УТОЧНЕНИИ НЕРАВЕНСТВА КОШИ

Устанавливается двойное неравенство, уточняющее классическое соотношение между средним арифметическим, средним геометрическим и средним квадратичным положительных чисел, и его обобщение.

В реферате [1] от 2002 года недоступной для нас работы китайских авторов нами был обнаружен результат, устанавливающий уточнение двойного неравенства, связывающего среднее арифметическое, среднее геометрическое и среднее гармоническое данной совокупности положительных чисел. В настоящей работе мы предлагаем свой способ обоснования упоминаемого уточнения, а также рассматриваем его обобщение.
Введем в рассмотрение последовательность положительных чисел a1, a2, …, an, где n $ 2. Напомним, что средним степенным порядка x чисел ai (i = 1, …, n) называется величина
(ф1)
Известно, что функция F(x) обладает свойством монотонности, то есть для любых x1 и x2, таких, что x1 < x2, выполняется неравенство F(x1) # F( x2), причем F(x1) = F( x2) только при условии a1 = a2 = … = an. Из монотонности функции F(x), в частности, следуют неравенства
Hn # Gn # An, (1)
связывающие классические средние арифметическое An = F(1), геометрическое Gn = F(0) и гармоническое Hn = F(–1). Нетрудно видеть, что правая часть (1) есть знаменитое неравенство Коши. Очевидно также, что (1) можно рассматривать как оценку сверху и снизу для среднего геометрического.
В настоящей работе мы рассмотрим уточнение этой оценки.
Теорема 1. Справедливо неравенство
(ф2), (2)
причем если n > 2, то равенство в нем достигается только при a1 = a2 = … = an, если же n = 2, то равенство достигается при любом наборе (a1, a2).
Доказательство. 1. Рассмотрим случай n = 2. Имеем: (ф3), что верно для любых чисел a1 и a2.
2. Рассмотрим случай, когда n– чётное число, то есть n = 2k, k – целое число, большее 1. Предполагая, что теорема верна для k чисел, покажем, что она будет верна и для n чисел. Путем равносильных преобразований (2) можно переписать в виде
(ф4), (3)
поэтому доказывать будем неравенство (3). Оценим его правую часть сверху:
(ф5)
(ф6)
(ф7)
Здесь к произведениям вне скобок применили неравенство Коши, а к выражениям, стоящим в скобках – индукционное предположение. Полученное произведение вновь оценим с помощью неравенства Коши, применив его к первым двум множителям:

(ф8).
Требуемое установлено. Очевидно, равенство достигается только тогда, когда a1 = a2 = … = an.
3. Рассмотрим случай, когда n– нечётное число, то есть n = 2k + 1, k – натуральное число. Предполагая, что теорема верна для n = 2k, покажем ее справедливость и для n = 2k + 1. Доказывать опять же будем неравенство (3). Пусть a = max(a1, …, an). Введем в рассмотрение функцию f :[0;a]n 6 R, полагая, что (ф9). Очевидно, (3) обращается в равенство, если a1 = … = an, следовательно, в этом предположении f(a1, …, an) = 0. Покажем, что если не все aj(j = 1, …, n) равны между собой, то f(a1, …, an) > 0. Заметим, что f – непрерывная на множестве [0;a]n функция. По второй теореме Вейерштрасса она принимает свое наименьшее значение. Пусть (ф10) – точка, для которой (ф11). Покажем, что (ф12).
Предположим противное: среди чисел (ф13) есть различные. Рассмотрим сначала случай, когда (ф14) – внутренняя точка множества [0;a]n . Тогда
(ф15), i = 1, …, n.
К вычитаемым в записанных выражениях для частных производных можем применить индукционное предположение, при этом получим, что
(ф16)
откуда следует, что (ф17). Получили противоречие, следовательно, точка (ф14) не может быть внутренней точкой множества [0;a]n, значит, она является его граничной точкой. В связи с этим возможны варианты:
1) среди компонент (ф14) есть равные нулю,
2) ни одна из компонент (ф14) в нуль не обращается. Рассмотрим первый из них.
Пусть m(1 # m # n–1) компонент точки (ф14) обращаются в нуль. Без ограничения общности положим, что это первые m компонент. Введем в рассмотрение функцию g :[0;a]n‑m 6 R, полагая, что (ф18). Очевидно, функцию g можно записать и в таком виде: (ф19)
При m $ 2 записанная функция, очевидно, принимает только положительные значения. В случае, когда m = 1, тот же факт несложно показать, опираясь на неравенство Коши и неравенство Бернулли:
(ф20).
Таким образом, для точки (ф14) как граничной точки множества [0;a]n возможен лишь второй отмеченный выше вариант.
Пусть теперь m(1 # m # n–1) компонент точки (ф14) равны a, а n – m отличны от a. Без ограничения общности положим, что (ф21) (ф22). Введем в рассмотрение функцию h :[0;a]n‑m 6 R, положив h(xm+1, …, xn) = f(a, …, a, xm+1, …xn) . Очевидно, можем записать ее в виде:
(ф23).
Точка (ф24) есть внутренняя точка множества [0;a]n‑m, и нетрудно видеть, что она является точкой инфимума функции h, поэтому в силу необходимого условия экстремума функции нескольких переменных заключаем, что
(ф25)
где k = m + 1, …, n. Последние соотношения позволяют записать равенства
(ф26).
Рассмотрим равенство, например, первой и последней из записанных сумм. Преобразуем их следующим образом:
(ф27),
или (ф28). Последнее соотношение позволяет утверждать, что (ф29). Рассматривая попарно остальные равенства, можем записать, что (ф30).
Введем теперь в рассмотрение функцию
(ф31).
Заметим, что в силу неравенства Коши для взвешенных средних справедливо следующее соотношение:
(ф32)
Отсюда следует, что H(x0) > 0. Так как H(a) = 0, то мы получили противоречие с предположением о том, что (ф33). Таким образом, теорема полностью доказана.
Теорема 2. Справедливо неравенство
(ф34), (4)
причем если n > 2, то равенство в нем достигается только при a1 = a2 = … = an, если же n = 2, то равенство достигается при любом наборе (a1, a2).
Доказательство. Нетрудно видеть, что величина An, употребляемая нами, есть не что иное, как (ф35), где (ф36) – среднее гармоническое чисел (ф37). Аналогично: (ф38), где (ф39) – среднее арифметическое и среднее геометрическое чисел (ф40) соответственно. Делая подстановку в неравенство (2), получаем необходимое соотношение. При этом очевидно, что условия достижения равенства останутся прежними. Теорема доказана.
Теорема 3. Справедливы неравенства
(ф41),
где " > 0, причем если n > 2, то равенство в нем достигается только при a1 = a2 = … = an, если же n = 2, то равенство достигается при любом наборе (a1, a2).
Доказательство. Заметим, что (ф41.1), где (ф41.2) – среднее арифметическое чисел (ф42). Аналогично: (ф43), где (ф44) – среднее гармоническое и среднее геометрическое чисел (ф45) соответственно. Делая подстановку в неравенства (2) и (4), получаем необходимые соотношения. Условия достижения равенства, очевидно, прежние. Теорема доказана.

Тематическая группа англоязычных политических эвфемизмов «названия военного вторжения и военного присутствия в Ираке»

В настоящее время одним из важных направлений в лингвистике, а также социологии, политической психологии, этнопсихолингвистике является изучение роли прессы при освещении различных военных, межнациональных и межэтнических конфликтов. Психологические или информационные операции стали привычным атрибутом, сопровождающим военное вторжение. «Внимание к данной проблематике связано еще и с тем, что в рамках нее можно решить и позитивные задачи, направленные на усиление стабильности общества. Любое общественное действие сегодня может рассчитывать на успешное развитие только при соответствующей поддержке со стороны общественного мнения» [1].
В связи с этим затянувшийся военный конфликт в Ираке вызывает большой интерес и, как следствие, встает вопрос о способах, которые применяются при попытках СМИ представить целостную картину всего происходящего: данная война стала еще и медиа‑войной. В настоящее время военные действия не принято называть прямо, их названия часто закамуфлированы. Взять, к примеру, завуалированные названия бомбардировок Югославии в 2000 г. и войны в Чеченской республике, используемые в официальном дискурсе и дискурсе современной прессы: предотвращение гуманитарной катастрофы, наведение конституционного порядка, антитеррористическая операция [2]. С начала военных действий США во Вьетнаме был придуман специальный язык и созданы словари, имеющие своей целью создать у потенциального реципиента желаемого впечатления [3]. С этого времени были введены в практику политические эвфемизмы, причем они не являлись просто словами и словосочетаниями, а представляли собой «…языковые конструкции с точно измеренными эффектами воздействия на массовое сознание. Вследствие этого стало возможным говорить о такой технологии манипуляции сознанием как изменение слов и понятий» [4].
Существует иная точка зрения, которой мы и придерживаемся, что политические эвфемизмы берут свое начало еще с первой мировой войны: collective indiscipline (массовое неподчинение солдат выполнять приказания командования, паника). Данный пример был взят из книги Джона Кигана «Лицо битвы», изданной в 1976 г.: «This point was reached by the French army in May 1917, when collective indiscipline occurred in 54 of the 110 divisions on the Western Front» [5].
Известно, что целью любой пропаганды является создание у потенциального читателя, не знакомого с подробностями ведения военных действий, определенной картины событий, зачастую далекой от реальности, но выгодной той или иной правящей элите, стоящей за каналами СМИ, поэтому для газетно‑публицистического стиля характерно использование большого количества политических эвфемизмов (далее – ПЭ).
При первичном количественном анализе отобранного материала из англоязычной прессы, нами был установлен корпус наиболее употребительных ПЭ:
1) antiterrorist operation (антитеррористическая операция);
2) collateral damage (жертвы среди мирного населения при бомбежке военных объектов);
3) coalition forces, liberating forces (коалиционные, освободительные войска);
4) discriminate deterrence, pinpoint bombing, precision bombing (точечная бомбежка);
5) escalate/escalation (эскалация);
6) ethnic cleansing (этническая чистка);
7) humanitarian mission, humanitarian assistance (гуманитарная миссия, гуманитарная помощь);
8) invasion/incursion (вмешательство);
9) liberate/liberation (освобождение);
10) liquidate/liquidation (ликвидировать/ликвидация);
11) neutralize/neutralization (нейтрализовать/нейтрализация);
12) peacemaking mission, peacemaking operation (миротворческая операция);
13) protective reaction (ответная, защитная реакция);
14) strategic (стратегический);
15) sweeping operation (операция по зачистке);
16) weapons of mass distraction (оружие массового уничтожения).
Дальнейший анализ материала позволил выделить 5 тематических групп, в которых использовались политические эвфемизмы (материал по наиболее частотным эвфемизмам):
1) названия военного вторжения и самого военного присутствия в Ираке (antiterrorist operation, peacemaking operation, humanitarian operation, liberation, operation… to find the weapon of mass distraction, the war against global terrorism; escalate/escalation of the conflict; invasion/incursion; strategic);
2) названия сил коалиции (coalition forces, liberating forces);
3) названия ядерного, химического или бактериологического оружия (weapons of mass distraction);
4) названия жертв среди мирного населения при военных действиях сил коалиции (casualty, collateral damage);
5) названия военных операций, проводящихся силами коалиции для установления порядка (protective reaction, strategic operation, sweeping operation; discriminate deterrence, pinpoint bombing, precision bombing; liquidate/liquidation; neutralize/neutralization; escalate/escalation).
В предлагаемой статье исследуются особенности функционирования англоязычных политических эвфемизмов, принадлежащих к выделенной нами тематической группы с условным обозначением «Названия военного вторжения и военного присутствия в Ираке».
При анализе данной тематической группы установлено, что в количественном отношении она не очень многочисленна. Характерная особенность этой группы – в основном в нее входят синонимичные политические эвфемизмы. Например, antiterrorist operation, peacemaking operation, humanitarian operation. Наиболее часто используемые слова, входящие в эвфемизмы анализируемой тематической группы – прилагательные peacemaking и humanitarian. Ни в одном из примеров не встретилось существительное war, обладающее мощной отрицательной коннотацией, чаще всего оно было заменено на стилистически нейтральные слова operation или mission. К примеру, в предложении «The Japan air self‑defense force flew its first humanitarian mission into Iraq as part of coalition air forces, landing at Tallil Air Base on March 3» вместо словосочетания воздушное вторжение (возможно с последующей бомбардировкой), с резко негативной коннотацией используется словосочетание гуманитарная миссия, являющееся стилистически нейтральным. Во время эвфемистического преобразования происходит процесс «изъятия» сем, которые несут в себе отрицательную оценку. В результате такого рода замены war, invasion – заменяются на peacemaking operation, humanitarian mission, liberation и т. д., из сходного наименования редуцируются компоненты ‘война’, ‘незаконность цели’, ‘насилие’. В результате смысловая неопределенность полностью нейтрализует отрицательную оценку.
Обратимся к анализу эвфемизма liberate/liberation. Сам эвфемизм возник во времена Второй мировой войны, когда главный редактор «Richmond News Leader» в своей статье настаивал на том, чтобы союзники при ведении военных действий использовали существительное liberation вместо invasion. На пресс‑конференции в мае 1944 г. президент Рузвельт заявил: «When our expected invasion of Europe began we would be using the word liberation – not invasion. Примечательно, что данный эвфемизм прошел испытание временем, поскольку территории, которые были захвачены Израилем у арабов во времена войны 1967 г. в прессе, носили название liberated, а не annexed, occupied, administrated. Эвфемизм широко использовался и во времена войны в Персидском заливе и в конфликте в Ираке в 2003–2004 гг. [6]. Рассмотрим пример: «Notwithstanding the Bush administration’s rhetoric about liberating Iraq and turning it into a «beacon of democracy» for the Middle East» резкое словосочетание военное вторжение переименовано в освобождение Ирака, а в названии нового строя в Ираке присутствует метафора маяк демократии на Среднем Востоке, цель которой – еще раз донести до мировой общественности, что американские войска несут свободу и демократию народу Ирака.
Эвфемизм liberation «работает» на улучшение денотата, на сокрытие правды о его отрицательных сторонах. Эвфемизм основан на переключении оценочного знака с отрицательного на положительный: invasion (вторжение) – liberation (освобождение). Поскольку эвфемизмы принадлежат к классу агональных знаков, то, благодаря прагматической специфике, в них проявляется ложь политической выгоды, в этом конкретном случае – вуалирование сути начала военных действий против независимого государства. В приведенном примере при помощи эвфемизма используется стратегия демобилизации общества: разворачивающиеся военные действия представляются общественности как естественные события, которые не могут вызывать серьезной обеспокоенности. Если проанализировать данный пример с формальной точки зрения, то в нем присутствует эквивалентная замена, т. е., исходя из количественного соотношения между началом и результатом, баланс составляющих не меняется: invasion – liberation (вторжение – освобождение). При анализе с содержательной точки зрения здесь присутствует замена с увеличением смысловой неопределенности, эффект которой достигается с помощью снижения категоричности констатации факта. Генерализация, или «распыление» смыслового содержания достигается в данном случае посредством употребления слова с широкой семантикой: liberation (= invasion). В нашем случае побудительный мотив использование эвфемизма – желание скрыть неправовые, аморальные действия, а ценностная доминанта представляет собой постулат, что война – это зло.
Как уже упоминалось ранее, Иракский конфликт является еще и настоящей медиа‑войной. Пропагандистский аппарат США и их союзников по коалиции имеет своей целью создание определенной информационной реальности у потенциального реципиента, которая устраивала бы всю политическую и правящую верхушку. В последние десятилетия исход различных военно‑политических конфликтов зависел от степени действенности СМИ в данной кампании.
Описываемый нами военный конфликт не оказался исключением и для оправдания военного вторжения в независимое государство был создан очередной миф о всемирной террористической угрозе и необходимости уничтожения самого гнезда терроризма, которое представляет собой правление Саддама Хусейна в Ираке. Не последнюю роль здесь сыграли теракты 11 сентября 2001 г., которые дали формальный повод для правительства США развязать военный конфликт, в американских СМИ часто можно было наблюдать следующие названия военных действий: «Political disagreements about the reasons for going to war aside, Iraq is the critical battlefield in the War on Terror; «It also sheds important light on the nature of the insurgency which has claimed hundreds of lives in the US‑led coalition forces since last summer, suggesting that it may be as much a home grown revolt as an onslaught of Islamist terrorists against the West». «Will Iraq now follow Afghanistan as “phase II” in the war against global terrorism». Приведенные примеры интересны тем, что в них не опускается слово война. Однако упор делается на то, что эти, по сути неправовые военные действия, должны восприниматься общественностью как акт возмездия всем террористическим силам. В этих примерах широко представлены метафоры, которые усиливают эффект осознавания того, что цели правительства США исключительно гуманные и не преследуются никакие экономические или политические интересы в определенном стратегическом регионе. И все‑таки, в политической эвфемии чаще происходит сознательное воздействие на язык, в результате которого создаются мифологемы, выгодные правящим кругам.
Обратимся к анализу примеров, в которых используется ПЭ escalate/escalation и strategic:
– «…with popular resistance mounting to escalation of the situation in Iraq, the Bush administration is casting about the increasing desperation for a new strategy to salvage the principal aims of its war – the seizure of oil resources and the establishment of a US client regime in a strategically vital region».
Любой эвфемизм основан на «приуменьшении степени отрицательного признака или на переключении оценочного знака с отрицательного на положительный» [7]. В предложенном контексте прослеживается стремление нейтрализовать возможное негативное восприятие ситуации, сложившейся в регионе, хотя автор статьи и критикует позицию администрации Джорджа Буша. Очевидно, что нейтральное существительное escalation представляет собой результат эвфемистического преобразования. В результате референциального сдвига с исходного табуируемого наименования нарастание, усиление снимается негативная коннотация. Исходя из характера семантического преобразования в приведенном примере, можно говорить о сужении объема референции и, как следствие, преуменьшении степени признака: escalation (increasing). Мотив здесь – это стремление завуалировать ситуацию, используя эвфемистическое преобразование, приводящий к возможности снятия ответственности за резкую номинацию, которая может привести к «потере лица» (в данном случае администрации Дж. Буша).
Эвфемизм escalate/escalation стал весьма распространенным во времена войны во Вьетнаме, хотя использовался в языке СМИ и ранее, в основном, когда говорилось об эскалации гонки вооружений. Наиболее широкое применение получил во времена Холодной войны.
Второй эвфемизм, используемый в примере, представляет собой прилагательное strategic. В словаре эвфемистической лексики значение слова подразумевает под собой «любые противоправные или аморальные действия и используется для их камуфлирования» [8]. В английском языке существует большое количество словосочетаний с прилагательным strategic. Например, strategic nuclear war, strategic interests, strategic bombing, Strategic Air Force, strategic submarines; strategic nuclear weapons. Одной из характеристик ПЭ является их лозунговость. В словосочетаниях strategic interests или, как в нашем примере, strategically vital region заключается некая привлекательность для массовой аудитории, поскольку «апеллируют к высшим ценностям» [9]. Вследствие широкого объема значения перечисленные выше словосочетания легко вуалируют суть проблемы. В результате семантического преобразования в нашем случае мы имеем замену, которая привела к увеличению смысловой неопределенности и, как следствие, замену неприемлемого выражения определенным термином, в значении которого отсутствует отрицательная оценка: strategic (smth. immoral, sometimes illegal). Мы вправе говорить здесь и о введении некого квантора неопределенности, поскольку часто встречающееся в прессе словосочетание strategically vital region считается штампом политического дискурса, который практически не несет в себе никакой информации.
Само прилагательное strategic представляет собой слово с диффузной семантикой. Его реальное значение стало понятно общественности еще в Первую мировую войну, когда в одной из газет было написано, что «Bombing of the cities…is a true example of strategic bombing». Когда в «Reader’s Digest» была дана следующая информация: «Consequently, any plan of strategic bombing to destroy Japan’s capacity to make war…must include the destruction of these thousands of family factories», то потенциальным читателям все стало понятно.
Одной из основных характеристик ПЭ является их диалектическая природа, которая проявляется в том, что, с одной стороны эвфемистическое слово или словосочетание вуалируют суть явления, а с другой – потенциальный реципиент знает, что за этим стоит. Однако в некоторых случаях имеет место полное игнорирование исходного значения, в результате чего появляется слово, которое противоположно по значению табуируемому. Например, Strategic Defensive Initiative, более известная как Star Wars или бомба под названием peacekeeper, которая по своему потенциалу ничуть не уступает обычному оружию, не носящему такое «мирное» название. Примером так называемой «эвфемистической мистификации» может служить словосочетание Strategic Air Force. Их девиз: «Peace is Our Profession» представляет собой, с лингвистической точки зрения, доведенное до гротеска искажение реальности.
Следующий эвфемизм incursion стал известным благодаря существительному invasion. В феврале 1971 г., когда войска Южного Вьетнама, поддерживаемые силами американской артиллерии и авиации, вторглись в Лаос. Сама операция получила название incursion, чтобы избежать студенческих волнений и демонстраций в США, которые имели место при предыдущей военной кампании и ввода войск в Камбоджу. Хью Роусон приводит пример из книги Эдвина Ньюмана, который писал: «An incursion, Washington called it, and there were official objections to our calling it an invasion, evidently in the belief that incursion implied something softer than invasion did, and that an incursion was permissible where perhaps an invasion was not». Строго говоря, эти два термина всегда считались полными синонимами. Например, Funk and Wagnall’s Standard College Dictionary трактует incursion, как «грубое, часто внезапное, появление на территории; вторжение». В печатных и Интернет‑изданиях, описывающих военное вторжение в Ирак, предпочтение отдается ПЭ incursion. Это можно подтвердить следующими примерами:
– «It was a predatory incursion of a poor but oil‑rich country that had been rendered virtually defenseless by a preceding war and a decade of economic sanctions».
– «On the eve of its incursion of Iraq, carried out without United Nations sanction and in violation of international law, Washington brushed aside Baghdad’s offer of sweeping concessions that would have realized nearly all of the Bush administration’s publicly stated war aims without the massive loss of life that follow».
– «Perle and Feith hardly seem the most likely prospects for an Iraqi effort to avert a US invasion. After September 11, 2001, they were among the most prominent advocates of using the terrorist attacks as a pretext for invading Iraq».
– «The plan, the first to be delivered to the White House, envisages a devastating air bombardment followed almost immediately by a ground incursion using a fraction of the number of troops deployed in the Gulf war in 1991»,
– «The plan was drawn up by Gen Tommy Franks, head of US Central Command after Donald Rumsfeld, the defence secretary, demanded a strategy based on a smaller and more mobile incursion force than traditional US army doctrine would require».
– «The Pentagon is concerned that troops massing in Kuwait and Qatar before an incursion might be attacked with chemical or biological weapons».
Анализируя приведенные выше примеры, мы вправе сделать вывод, что, в случае использования ПЭ incursion достигается эффект снижения категоричности констатации определенного факта (в данном случае – факт незаконного вторжения на территорию независимого государства). Происходит это вследствие сужения объема референции и приуменьшения степени признака. Как результат – иллюзия снятия ответственности за определенные аморальные или неправовые действия. Мы можем говорить о частичной потере словарного значения incursion, и считаем, что incursion и invasion не могут рассматриваться в качестве полных синонимов. С формальной точки зрения, если исходить из количественного соотношения между исходной формой и результатом, можно говорить об эквивалентной замене (количество составляющих остается неизменным): invasion – incursion, но при этом смещение прагматического корпуса в процессе эвфемистического преобразования все же приводит к некоторому «улучшению» денотата.
Более новой можно считать эвфемистическую лексику, которая вошла в употребление во времена войны в Персидском заливе, военных действий в Боснии и Герцеговине, а также первой чеченской кампании. Это следующие слова и словосочетания: peacekeeping operation, peace enforcement, humanitarian mission, humanitarian operation, antiterrorist operation и т.д. Например:
– «America is engaged in a mix of lower‑combat, lower‑risk peacekeeping and higher‑combat, higher‑risk peace enforcement».
– «The Japan air self‑defense force flew its first humanitarian mission into Iraq as part of coalition air forces, landing at Tallil Air Base on March 3».
– «While self defense forces have previously conducted humanitarian operations to other locations in the world, this is the first time Japanese airmen have deployed to a conflict zone. We are very proud to do this mission. ASDF has been doing the same kinds of missions as antiterrorist operations, but this mission is special for us since the end of World War II».
Все приведенные выше примеры еще раз доказывают, что подмена понятий, при помощи широких возможностей лексики и фразеологии, а также искажение информации или умалчивание фактов в наше время широко используется политиками для манипулирования общественным мнением, как в своей стране, так и за ее пределами.

РАВНОМЕРНОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ АНАЛИТИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ НА ЗАМКНУТЫХ МНОЖЕСТВАХ СУММАМИ ВАЛЛЕ ПУССЕНА ДЛЯ РЯДОВ ПО МНОГОЧЛЕНАМ ФАБЕРА

Исследовано равномерное приближение аналитических функций из определённого класса суммами Валле‑Пуссена для рядов по многочленам Фабера на замкнутых ограниченных множествах и рассмотрено указанное приближение данных функций обобщением этих сумм.

Ряды по многочленам Фабера играют важную роль в теории приближения аналитических функций (см., напр., [1]). Суммы Валле‑Пуссена по ним являются лучшим аппаратом приближения по сравнению с частичными суммами рядов Фабера (см., напр., [2]). В настоящей заметке получены новые свойства сумм Валле‑Пуссена в указанном направлении.
Пусть {Фn(z)}n=0,1,… – последовательность многочленов Фабера, порождённых ограниченным континуумом К [1, 3]. Каждый из многочленов Фn(z) (n=0,1,…) является частью лорановского разложения функции [Ф(z)]n в окрестности бесконечно удалённой точки, состоящей из членов с неотрицательными степенями z. Здесь w=Ф(z) – функция, осуществляющая конформное отображение смежной с континуумом К области D, содержащей точку 4, на внешность окружности w=r, удовлетворяющая условиям
Ф(4) = 4, (Ф1).
По аналогии со степенным рядом число (Ф2) называется радиусом сходимости ряда Фабера
(Ф3) (1)
Пусть F – замкнутое ограниченное множество, содержащееся в D, такое, что дополнение к Ф(F) является областью, содержащей круг w£r и бесконечно удалённую точку. Через CА(F) – обозначим класс функций, непрерывных на F и аналитических в каждой внутренней точке этого множества.
Суммы Валле‑Пуссена Vn,m(z) определяются следующим образом:
(Ф4), m=1,2,…n; n=1,2,…,
где (Ф5) – частичные суммы ряда по многочленам Фабера (1).
Приведём лемму из работы [4], которая будет необходима в дальнейшем:
Лемма 1. Пусть А={ann } – нижняя треугольная бесконечная матрица, элементы которой удовлетворяют условиям:
(Ф6) v = 0,1,2,… (2)
Тогда сумма (Ф7), где (Ф8), (Ф9), равномерно сходится к некоторой функции n (z)0 СА(F).
Имеет место следующая
Теорема 1. Для любого ограниченного замкнутого множества F, содержащегося в D, такого, что дополнение к Ф(F) является областью, содержащей круг w # r (D(Ф10) (3)
где (Ф11), равномерно сходится к f(z) на F.
Доказательство. Согласно результату, аналогичному доказываемой теореме, для степенного ряда [5, стр. 35] существует степенной ряд
(Ф12) (4)
единичного радиуса сходимости, обладающий следующим свойством: для каждого множества Ф[F], содержащегося во внешности окружности w=1, и любой функции (Ф13) найдется подпоследовательность натуральных чисел {Nk}, зависящая от Ф(F) и (Ф14), такая, что
(Ф15), (5)
где (Ф16) равномерно сходится к (Ф17) на Ф(F).
От ряда (4) радиуса сходимости единица можно перейти к ряду произвольного радиуса сходимости r, DПокажем справедливость утверждения теоремы. Последовательность (Ф20), где (Ф21) и (Ф22), сходится равномерно на F к некоторой аналитической функции n(z) по лемме 1.
Так как функция f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)]0СА[Ф(F)], то для любого множества Ф(F), содержащегося во внешности окружности w=r и произвольной функции f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] найдется подпоследовательность натуральных чисел {Nk}, зависящая от f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] и Ф(F), такая, что (Ф23), выраженное формулой (5), равномерно сходится к f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] на Ф(F). Но тогда последовательность (Ф24), выраженная формулой (3), сходится равномерно к f(z) на F. Теорема доказана.
Отметим свойство произведения элементов матриц, которое нам будет необходимо для доказательства теоремы 2.
Рассмотрим элементы (nv, $nv нижнетреугольных бесконечных матриц Г={(nv}, B={$nv} соответственно, удовлетворяющих условиям:
(Ф25)
(Ф26) v = 0,1,2,…
Покажем, что
(Ф27);
(Ф28)
1. Действительно, применяя следующие рассуждения (a ‑ b)2 $ 0 ] a2 + 2ab + b2 $ 0 ] ab # (a2 + b2) / 2 для œ a,b0R, получаем, что (Ф29) (Ф30).
2. Соотношение (Ф31) очевидно, на основании свойства предела произведения.
Теорема 2. Пусть А={αnv} – нижняя треугольная бесконечная матрица, элементы которой удовлетворяют условиям (2). Тогда существует ряд по многочленам Фабера (Ф32) радиуса сходимости r (r(Ф33) (6)
равномерно сходится к f(z) на F, где (Ф34) (Ф35)
Доказательство. Применяя указанное выше свойство произведения элементов матриц, получим результат работы [6], откуда следует справедливость данной теоремы для степенного ряда (Ф36).
Из леммы 1 и упомянутого выше свойства матриц, следует, что последовательность (Ф37) где (Ф38) (Ф39), Tn(z) = [Ф(z)]n – Фn(z), сходится равномерно к некоторой функции j(z).
Так как функция f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)]0СА[Ф(F)], то для любого множества Ф(F), содержащегося во внешности окружности w=r, и произвольной функции f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] найдется подпоследовательность натуральных чисел {nk}, зависящая от f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] и Ф(F), такая, что (Ф40)
Где (Ф41) (Ф42), равномерно сходится к f[Ф–1(w)]+n[Ф–1(w)] на Ф(F). Но тогда последовательность (6) равномерно сходится к f(z) на F. Теорема доказана.
Замечание. Теорема 1 следует из теоремы 2, когда "nv=1 при v=n и αnv =0 при v¹n.
Имеет место следующий аналог теоремы 2 работы [5] для сумм Валле‑Пуссена:
Теорема 3. Пусть А={αnv} – нижняя треугольная бесконечная матрица, элементы которой удовлетворяют условиям (2). Тогда существует сумма Валле‑Пуссена обладающая следующим свойством: для каждого множества F указанного в теореме 1 и любой функции f(z)0 CA(F) найдутся подпоследовательности натуральных чисел {nk} и {ñk}, зависящие от F, f(z) и такие, что
(Ф43)
равномерно сходится к f(z) на F, где (Ф44)
(Ф45)
Доказательство. Справедливость данной теоремы для степенного ряда (Ф46) следует из теоремы 2 работы [5].
Используя доказанное выше свойство произведения элементов матриц и применяя лемму 1 к условиям данной теоремы, можно заключить, что последовательность (Ф47) сходится равномерно к некоторой аналитической функции j(z).
Здесь (Ф48), где (Ф49) и Tn(z) = [Ф(z)]n – Фn(z).
Далее, повторяя рассуждения, аналогичные приведённым при доказательстве теоремы 2, получим справедливость теоремы 3.

Современные проблемы информационного общества как высшей ступени социокультурной эволюции человечества

История человечества с синергетической точки зрения можно представить как смену нескольких типов хозяйственной деятельности.
Первый уклад человеческого общества закончился неолитической революцией (несколько тысяч лет до н.э.), когда человек перешел от охоты и собирательства к производству. Начавшаяся в XYII в. индустриальная революция знаменовала собой замену ручного труда машинным и переход к третьему типу хозяйственной деятельности. Научно-техническая революция (XYIII-XIX вв.) создала принципиально новый, четвертый, уклад жизни общества. Появилась техносфера, или искусственная среда обитания homo sapiens и неизбежно сопутствующие ей экологические проблемы. Наконец, информационная революция второй половины ХХ в. перевела жизнь человеческого общества на качественно новую ступень – сейчас мы живем в информационном обществе.
Экономической базой перехода к данному этапу развития цивилизации – информационному обществу – явились бурное развитие электроники (в первую очередь, вычислительной техники), связи, роботостроение, необходимость обслуживания военной промышленности, космонавтики, следствием этого – выделение в отдельную отрасль промышленности производства программного продукта.
Информационному обществу присущи следующие черты:
– глобализация,
– формирование открытого мирового рынка,
– увеличение удельной доли занятых в сфере услуг (в т.ч. информационного обеспечения),
– экспоненциальный рост объемов, скорости и направления распространения информации (т. е. потоков информации);
– информация стала капиталом, самыми доходными стали виды бизнеса, так или иначе связанные с информационными технологиями,
– вдобавок к техносфере появился виртуальный мир – информационная среда,
– облегчилось информационное влияние на общество, появилась новая – массовая – культура и технологии управления общественным сознанием.
Как следствие, новые черты информационного общества выдвинули на передний край соответствующие проблемы:
– усугубляющееся разделение общества на богатых и бедных: людей, города, страны, континенты и появление транснациональных корпораций;
– разрыв между биологической природой человека, отстающего технологического уклада жизни большинства людей и виртуальными устремлениями наиболее «продвинутых», быстроразвивающихся и обеспеченных слоев общества приводит к неустойчивому, кризисному состоянию цивилизации.
Дальнейшая эволюция человечества приобретает бифуркационный характер, во многих вариантах будущего прогнозируется катастрофа планетарного масштаба. Кризис современной цивилизации стал носить системный характер. Вот некоторые его наиболее важные элементы:
– экологический кризис (все увеличивающийся, несмотря на осознавание его обществом);
– геополитический кризис (глобализация – одна «сторона медали», терроризм – другая);
– антропологический (кризис современной культуры и духовности при усиливающихся устремлениях новых поколений к виртуальным ценностям);
– научный (невозможность современной науки не только ответить на важнейшие вопросы, стоящие перед человечеством, но даже предсказать современный глобальный кризис цивилизации).
Последний тезис представляет особый интерес для будущих исследований – начиная от изучения проблемы вненаучного знания (как одного из возможных путей дальнейшей эволюции человека) до экологии науки (необходимости контроля за последствиями использованием новейших научных технологий).

Проблема использования средств информационных технологий в сельских школах

В настоящее время говорится много об использовании современных информационных технологий в образовании. В основном речь идет об информатизации городских школ, оставляя сельские школы без внимания, в которых компьютерная техника пока все еще мало доступна.
Сегодня необходимость освоения школьниками компьютерной техники определяется не только требованиями современного информационного общества, но и новым Государственным стандартом общего образования.
Одна из важных задач современного образования – сделать сельского школьника более уверенным в себе, в своих знаниях, научить свободно ориентироваться в большом потоке информации и пользоваться современными информационными технологиями.
С 2001 года Министерством образования РФ начат крупномасштабный эксперимент по компьютеризации школьной образовательной среды. Согласно программе развития «Компьютеризация сельских школ и создание единой образовательной среды», компьютеры, количество которых зависит от численности учащихся, поступают в сельские школы. А это является свидетельством тому, что техническая сторона данной проблемы решается.
На данном этапе реализации программы более остро стоит вопрос о подготовке учителя в области методики использования средств информационных технологий. В последнее время учителя обращаются в методические центры, институты усовершенствования учителей с просьбой научить использовать новые информационные технологии в учебном процессе. При этом одна часть учителей в сельской школе не владеют компьютером, другие обладают базовыми знаниями работы на компьютере, но не знают, как их применить на уроке. Данный факт подтвержден результатами нашего анкетирования, проведенного в августе-ноябре 2005 г., среди учителей сельских школ и педагогов дополнительного образования Кировской области. В опросе приняли участие около 50 педагогов из Орловского, Афанасьевского, Уржумского, Богородского, Санчурского, Фаленского, Зуевского, Оричевского, Котельнического и Слободского районов.
По результатам анкетирования выяснилось, что учителя сельских школ используют мультимедийную продукцию, но по-разному, в зависимости от условий школы. Например, учителя Оричевского района применяют программные средства в основном для подготовки к урокам, используя их в качестве справочного материала и для подготовки дидактических материалов. В Богородском районе учителя созданную ими медиатеку выдают учащимся для самостоятельной работы на дом, так как в школе нет достаточного количества компьютеров. Учащиеся используют программные средства для написания рефератов, для подготовки к экзаменам, для создания небольших презентаций.
Как отмечают сельские учителя для введения медиауроков, необходимо:
- переломить сложившийся многолетний стереотип проведения уроков;
- показать преимущества медиауроков;
- разработать методические рекомендации по проведению медиауроков;
- проводить с учителями семинары для знакомства с программными средствами и для обмена опытом, чтобы учителя не боялись проводит уроки такого типа;
- необходимо сделать акцент не на фронтальную работу, как это реализуется на уроках информатики, а на групповую, имея один комплект компьютерной техники в предметном кабинете, где были бы установлены программы и собиралась необходимая информация по определенному предмету.
Таким образом, в анкетах учителей еще раз прозвучала потребность дополнительной подготовки в области использования информационных технологий для того, чтобы грамотно применять компьютер в предметной подготовке школьников.
Анализ литературы показал, что в основном работы ученых посвящены общим вопросам методики обучения в сельских школах, связанных с их спецификой. Эти вопросы рассмотрены в работах ученых Г. Н. Суворовой, В. С. Данюшенкова, О. В. Коршуновой.
В условиях информатизации школьной образовательной среды ученые рассматривают и вопросы, связанные с особенностями информатизации сельских школ, но в основном на примере начальной сельской школы. Это отражено в работах Е. Д. Филиппович, Ю. Г. Молокова. В данных работах также отражено, что основной проблемой на сегодняшний день является отсутствие методики использования информационных технологий при изучении различных школьных предметов, связанных со спецификой сельских школ.
Г. Н. Некрасова в своей монографии пишет, что необходима специализированная подготовка учителей в области использования информационных технологий, чтобы научить современного школьника эффективному использованию компьютера. Это можно реализовать на уроках технологии, которые организованы по-новому, где средства информационных технологий используются для поиска необходимой информации, для более качественного и быстрого выполнения трудоемких операций, для выполнения рутинной работы, для получения виртуальной консультации и для выполнения других задач практического характера. На таких уроках сочетается традиционная методика трудового обучения с компьютерными технологиями обучения и решается комплекс педагогических задач по технологической и информационной подготовке школьников.
Учитывая методические возможности компьютерной техники и программных средств, особенности и преимущества мультимедиа-уроков перед обычными уроками трудового обучения, следует предположить, что представленные возможности компьютера могут в сельской школе:
- способствовать формированию мотивов и желания учиться;
- предоставить каждому школьнику условия для усвоения в полном объеме знаний и умений;
- активизировать практическую деятельность за счет индивидуализации и дифференциации процесса обучения;
- способствовать формированию компьютерной грамотности за счет интеграции информационной и технологической подготовки;
- формировать у школьников знания и представления о современном производстве, основанном на автоматизации и информатизации технологических процессов.
Таким образом решение проблемы – информатизация технологической подготовки в сельской школе – является актуальной задачей педагогической науки и практики. Разработка методики применения информационных технологий на уроках технологии позволит за счет индивидуализации и дифференциации процесса обучения повысить уровень и качество образования сельских школьников. Значительным результатом нашего исследования по теме «Реализация дифференцированного обучения на уроках технологии в условиях сельских школ» будет описание программных средств, их методических возможностей в технологической подготовке школьников, что позволит учителям технологии сориентироваться в многообразии программных средств, сделать выбор с учетом целей и задач урока и возрастных особенностей учащихся.

Системный подход как актуальный метод научного исследования

В настоящее время в связи с растущей информатизацией общества одним из ведущих методов исследования любой современной науки является системный подход, то есть использование положений относительно новой науки – общей теории систем, или, по-другому, универсальной теории систем.
Наиболее общие ее положения можно сформулировать следующим образом.
Назовем системой целостный объект, состоящий из совокупности элементов, в порядке, обусловленном закономерным расположением их в определенной связи между собой и внешними системами.
Элементом системы является ее мельчайший элемент, который не делится на части без изменения его свойств, обуславливающих его принадлежность к данной системе.
Основными свойствами системы являются следующие:
– система устойчива во времени и выполняет определенные функции (благодаря взаимодействию между ее элементами);
– свойства системы не сводятся к свойствам входящих в нее элементов, а определяются также связями между ее элементами;
– ни один из элементов, так же как и их любая композиция не обладают по отдельности свойством всей системы;
– любая система может состоять из других систем или быть частью других систем;
– любая система может взаимодействовать с другими системами, а также с окружающей средой, обладая обратными связями – положительными (усиливающими необходимые качества системы) и отрицательными (ослабляющими их);
– любой элемент может оказывать влияние на всю систему;
– система изменяется, если удалить определенные элементы, связи или добавить новые;
– если система состоит из подсистем с высоким и низким уровнем организованности, то ее поведение определяется подсистемой с низшим уровнем организованности (тектологический закон).
Таким образом, системный подход противоположен редукционизму, сводящему свойства набора элементов к сумме свойств данных элементов. Теория же самоорганизующихся систем является отдельным направлением исследований и получила название синергетики.
Экспоненциальный рост объемов информации во всех сферах человеческой деятельности, с одной стороны, и необходимостью человека эти знания освоить (то есть решить задачи поиска, выбора, воспроизводства, переработки и использования информации), с другой стороны, порождают между собой определенное все углубляющееся противоречие: методы освоения информации отстают от темпов роста ее объемов.
В решении данного противоречия разумно использовать преимущества системного подхода: выделять не cтолько некоторый набор информации по данному вопросу, сколько его место в своей системе знаний и взаимосвязь с другими системами разного иерархического уровня; определять логику построения данной системы; выявлять полезность полученной информации как совокупность свойств, перманентно присущих выбранной системе и т. д.

Солнце в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» (к вопросу о действиях и деятельности неоду-шевленных природных реалий)

Язык сам по себе несет в себе тайну – тайну смыслов… Тайна по своей сущности не схватываема. К ней можно только прикоснуться. И если кто‑то объявил, что он схватил тайну, то это просто значит, что он перестал ее искать…
В. В. Налимов

При анализе образов неодушевленных природных реалий, представленных в том или ином художественном произведении, возникает вопрос о наименовании действий, которые они способны выполнять с точки зрения человеческого восприятия. Можно ли в этом случае говорить о деятельности таких реалий или следует ограничиваться лишь лексемой действие?
Обратимся к анализу семантики данных слов.
В лексикографической статье БАС семантика многозначной лексемы деятельность раскрывается следующим образом: 1. Работа, занятие в какой‑л. области <…> 2. Действие сил природы (выделено нами. – О. Ж.) <…> Деятельность вулкана… Все грани и углы скал сглажены деятельностью сильных северо‑западных ветров 3. Работа организма, отдельных его органов <…> [БАС. Т. IV. С. 213]. По мнению исследователей данной проблематики, «семантическими признаками основного (выделено нами. – О. Ж.) значения слова деятельность являются семы ‘человек’, ‘изменение’, ‘действительность’, ‘познание’. Эти семы являются обязательными и составляют сигнификативное значение слова» [Рыбаков. 2006. С. 82]. В свою очередь, «второе и третье значения производны от первого и связаны с ним метафорически. Источником метафоры являются социальные действия человека как личности, а областью‑мишенью во втором значении – неживая природа, в третьем – человеческий организм. Такая метафора избирает в качестве известного область осознаваемых и контролируемых человеком действий и переносит образ действующего субъекта на природу или на физиологию человеческого организма и его органов» [там же. С. 81]. Как видим, в БАС зафиксирована не только допустимость, но и узуальная распространенность употребления слова деятельность по отношению к природным реалиям – в переносном, метафорическом значении.
У лексемы действие в БАС выделяется 7 значений, в том числе: 1. Проявление какой‑л. энергии, деятельности <…> // Деятельность человека, связанная с выполнением какой‑л. работы <…> // Обычно мн. О поведении, поступках кого‑л. <…> // Только мн. Военные операции <…> 2. Работа, функционирование (машин, механизмов, приборов и т. п.) <…> 3. Воздействие, влияние. Действие лекарств на больного. Действие солнечных лучей <…> 4. Применение на практике законов, договоров, обязательств; осуществление функций, назначения чего‑л. <…> 5. Событие, происшествие и т. п. <…> 6. Законченная часть пьесы или спектакля, акт <…> 7. В математике – общее название ряда простейших операций <…> [БАС. Т. IV. С. 119–120]. Из содержания словарной статьи следует, что по отношению к природным реалиям лексема действие может употребляться лишь в значении 3: ‘воздействие, влияние’. Пример, иллюстрирующий данное значение, в качестве субъекта действия называет солнечные лучи. Основное же значение данного слова характеризует деятельность человека.
Таким образом, по мнению авторов словарных статей БАС, обе лексемы – действие и деятельность – могут быть употреблены при описании природных реалий только метафорически, во вторичной номинации.
В лексикографической статье МАС у лексемы деятельность указаны два значения: первое, как в БАС, – работа, занятие в какой‑л. области; а во втором значении объединены различаемые в БАС: работа каких‑л. органов, действие сил природы (выделено нами. – О. Ж.) [МАС. Т. I. С. 395].
Толкование основного, первичного значения лексемы действие в МАС дается через лексему деятельность. Ср.: Действие, ‑я, ср. 1. Деятельность <…> [МАС. Т. I. С. 378]. Возможность отнесения данной лексемы к функционированию природных явлений рассматривается при толковании третьего, переносного значения. Ср.: 3. Влияние, воздействие. Благотворное действие солнца на организм [там же]. Здесь так же, как и в БАС, пример, иллюстрирующий семантику лексемы, в качестве субъекта деятельности называет солнце.
Таким образом, и в МАС действия сил природы обозначаются лексемой деятельность в переносном, метафорическом значении; а лексема действие может быть отнесена к природным реалиям лишь в значении ‘оказать воздействие, влияние’.
Вместе с тем следует констатировать, что содержание цитируемых словарных статей все же не раскрывает всю суть лексического значения данных лексем, поскольку и в обиходно‑бытовом, и в специализированном употреблении под лексемой деятельность, в первую очередь, понимают целенаправленные действия человека, связанные с достижением им поставленной цели. Любой вид деятельности «характеризуется предметным мотивом, целенаправленностью, эвристическим характером» [Лингвистический энциклопедический словарь. 1990. С. 412]. То есть термин деятельность в своем первичном значении может быть отнесен только к сознательно действующей личности – человеку.
Для лексемы действие, кроме значений, отмеченных к академических словарных источниках, характерны дополнительные смыслы: 1) под действием понимается общее значение глагольных лексем. Ср.: «Глагол – часть речи, обозначающая процессуальный признак – действие (писать, ходить, дать) или состояние (спать, ждать)…» [Русский язык: Энциклопедия. 1997. С. 82]; 2) действие представляет собой составляющее звено целенаправленной человеческой деятельности, ее этап.
С учетом сказанного возникает вопрос: правомерно ли употреблять лексему деятельность при описании в лингвистических исследованиях действий неодушевленных природных реалий, которые, как очевидно, с позиций человеческого восприятия не способны ставить цели и поэтапно их добиваться? Может быть, здесь следует ограничиваться только лексемой действие?
Бесспорным фактом является допустимость и даже необходимость наличия метафоры в научном стиле. Хотя научная картина мира признается исследователями наиболее рационализированной по сравнению в другими картинами мира, но даже она насыщена образами и, как следствие, не может обойтись без метафоры. По мнению С. С. Гусева, изучавшего роль метафоры в науке и научной картине мира, наличие метафоры в языке науки вполне закономерно и объясняется не интеллектуальным бессилием человека, а тем, что она «способна служить средством получения нового знания, создавая мощное ассоциативное поле с помощью ограниченного диапазона средств выразительности, в частности образов и символов» [цит. по: Телия. 1988. С. 179]
Уже с древнейших времен в научной картине мира широкое распространение получили антропоморфные метафоры, описывающие окружающий мир с учетом человеческого восприятия и по аналогии с человеком. Особенностью человеческого мышления является умение «сопоставлять несопоставимое и соизмерять несоизмеримое» [там же] – и этот процесс в ходе мыслительного освоения человеком окружающего мира действует постоянно, порождая метафору в любых речевых ситуациях. Как следствие, метафора на общих правах с прямыми лексическими значениями входит в словарный состав языка, фиксируется словарями и становится неотъемлемой частью смысла слова.
С учетом всего сказанного вполне допустимым, на наш взгляд, будет признать правомерность метафорического переноса значения лексемы деятельность с действий человека на действия, характерные для неодушевленных природных реалий, и употреблять формулировки типа деятельность луны, деятельность ветра на общих основаниях с конструкцией деятельность человека – особенно в тех случаях, когда для этого есть определенные основания. Остановимся подробнее на этом положении.
При анализе языка художественного произведения мы не должны оставить без внимания один аспект: описание природных реалий в художественных текстах часто имеет свою специфику, поскольку авторы, будучи творцами особого эпического полотна и выразителями собственного мировосприятия, могут описывать природные реалии как персонажи вполне самостоятельные, обладающие определенными намерениями и реализующие их по отношению к человеку всеми доступными им способами. И хотя возможности конкретных природных реалий в основном ограничены рамками человеческого восприятия, все равно в описание последовательных действий данных реалий автор художественного произведения может заложить намерение, постановку цели и ее поэтапное достижение, то есть целенаправленную деятельность.
Проиллюстрируем наше мнение классическим примером из творчества Н. В. Гоголя: «Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям». Употребляя конструкцию с целевым инфинитивом, прозаик уже самим синтаксическим построением данного предложения указывает, что в этом текстовом отрывке неодушевленная природная реалия месяц имеет вполне конкретную цель – посветить – и стремится ее достичь. Для этого месяц предпринимает определенные действия, в частности величаво поднимается на небо, подобно человеку, намеревающемуся выполнить задуманное и перемещающемуся в пространстве ради достижения цели (ср.: Мужчина неторопливо поднялся с кресла включить лампу).
Когда Н. В. Гоголь в цитируемом высказывании описывает неодушевленную природную реалию МЕСЯЦ – действия или деятельность данной реалии он имеет в виду? На наш взгляд, все зависит от особенностей восприятия художником окружающей его концептуальной картины мира и ее отражения в индивидуальной языковой картине мира. Очевидно, что у Гоголя МЕСЯЦ, будучи неживой природной реалией, все‑таки совершает некую целенаправленную деятельность, в ходе которой поэтапно достигается поставленная этим субъектом цель. Такое возможно при олицетворении – приеме выразительности, являющемся разновидностью когнитивной метафоры, в результате которого предмету, не наделенному сознанием, приписываются качества или действия, присущие человеку.
Поэтому в тех случаях, когда в художественном произведении речь идет об олицетворении, действия неодушевленных природных реалий вполне обоснованно следует именовать деятельностью, поскольку авторы, наделяя такие реалии человеческими свойствами, одновременно начинают допускать наличие у этих реалий и человеческих возможностей, в частности – ставить цель и ее добиваться.
Обратим внимание еще на один аспект. Кроме целевых конструкций и олицетворения, правомерным, на наш взгляд, будет говорить о деятельности некоторых неодушевленных природных реалий в случаях, когда данные реалии представлены не просто в пейзажном описании, а активно задействованы во всем повествовании, подобно эпизодически присутствующим человеческим образам.
Детальный анализ языка художественного произведения помогает читателю глубже проникнуть в замысел автора, выявить незаметные на первый взгляд закономерности и эксплицировать новых героев, которые стали непосредственными участниками событий, описываемых в тексте. В рамках нашего исследования под такими действующими персонажами понимаются неодушевленные природные реалии оказывающие, согласно замыслу автора, влияние на поведение одушевленных персонажей, помогающие им или препятствующие реализации ими определенных намерений. То есть мы говорим о возможности описания в художественном тексте целенаправленной деятельности отдельных неодушевленных природных реалий, наиболее значимых для реализации творческого замысла автора.
Так, в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» природные реалии ГРОЗА и ЛУНА вполне очевидно претендуют на роль активных деятелей наряду с живыми персонажами произведения – они так же, как и главные герои, являются значимыми образами повествования и служат для выражения авторской идеи [см. об этом подробнее: Журавлева. 2006 (а); 2006 (б)].
Однако данными реалиями деятельность сил природы в романе не ограничивается, поскольку как минимум еще одному природному явлению автор произведения отводит отнюдь не второстепенную роль – неодушевленной природной реалии солнце, чья деятельность является предметом настоящей статьи.
Значимость этой реалии в романе очевидна для любого читателя: наиболее трагичные эпизоды, связанные с казнью Иешуа, происходят тогда, когда солнце, описанию которого авторы (как Мастер в романе об Иешуа, так и М. Булгаков в своем произведении) уделяют пристальное внимание, нещадно сжигает Ершалаим. Встреча прокуратора Иудеи Понтия Пилата с арестованным Иешуа и его допрос происходят ранним утром, когда солнце только поднимается над городом. Но беседа затягивается, и солнце становится невольным свидетелем диалога Понтия Пилата и Иешуа, причем, судя по описанию поведенческих особенностей этой реалии, проявляет себя достаточно настойчиво, как бы пытаясь вникнуть в суть спора и для этого действуя подобно разведчику. Ср.: Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца (Мастер и Маргарита. С. 342).
Все дальнейшие события, связанные с принятием прокуратором рокового решения о казни Иешуа, и сама казнь проходят на невыносимом солнцепеке. Солнце в этой части произведения – романа в романе – выступает как мучитель: оно сжигает город Ершалаим, ненавидимый прокуратором, оно слепит самого Понтия Пилата, не давая ему сосредоточиться на своих думах, оно безжалостно жжет казнимых на крестах преступников, среди которых, по воле прокуратора Иудеи, а точнее – из‑за его трусости, оказывается Иешуа Га‑Ноцри.
Именно прокуратору за его трусость в первую очередь мстит солнце: Иешуа спас Понтия Пилата от невыносимой головной боли, он не является заговорщиком – для прокуратора это очевидно. Однако под давлением первосвященника Каифы Понтий Пилат признает Иешуа виновным в подстрекательстве к бунту – и свидетелями принятия этого необратимого и трагичного в своих последствиях решения становится сам Каифа и… солнце. Ср.: …Солнце, с какою‑то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа (Мастер и Маргарита. С. 350).
То, что солнце в Ершалаиме пекло невыносимо, создавая жар, подобный адскому пламени, можно считать признаком близкого появления дьявола. Получается, что сам сатана направлял как первосвященника, настаивавшего на казни Иешуа, так и Понтия Пилата, когда тот, испугавшись возможных преследований кесаря, утверждал роковой приговор [см. об этом, в частности: Соколов. 1996. С. 316]. И вместе с тем солнце, по замыслу Булгакова, это еще и наблюдатель, аналитик, который выносит свой приговор людям, вершащим неправедные дела. Ср.: Прокуратор тыльной стороны кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел в землю, потом, прищурившись в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головой, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:
– Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать (Мастер и Маргарита. С. 354).
Понтий Пилат отправляет на смерть невиновного – и в результате солнце так же, как и совесть прокуратора, не дает ему спокойно и властно взирать на мир, усугубляя физические и нравственные страдания несправедливого судьи. Ср.: Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг (Мастер и Маргарита. С. 356); Щурился прокуратор не от того, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему‑то видеть группу осужденных…(Мастер и Маргарита. С. 356–357); …настало мгновенье, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только один он стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо (Мастер и Маргарита. С. 357).
Наибольшую жестокость в своей мести солнце проявляет тогда, когда прокуратор делает последний шаг к предательству Иешуа, называя имя осужденного, который был помилован в честь праздника Пасхи по выбору Малого Синедриона, – это оказался Вар‑равван, истинный убийца, а не безобидный философ Га‑Ноцри, которого сам Понтий Пилат готов был признать сумасшедшим, повинным лишь в произнесении «нелепых речей». Сразу после выкрика имени помилованного осужденного прокуратору Иудеи «показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист» (Мастер и Маргарита. С. 357).
Первую часть романа мастера о Понтии Пилате М. Булгаков доверяет рассказать непосредственно Воланду – в беседе с Берлиозом и Иваном Бездомным на Патриарших прудах. Вторая часть романа, описывающая саму казнь, включается в повествование как сон Ивана Бездомного, который, оказавшись в психиатрической лечебнице, из беседы с мастером, пациентом клиники, узнал от него, что ему, поэту Ивану Бездомному, довелось встретиться на Патриарших прудах с самим сатаной. Взволнованный Иван долго не мог заснуть; однако перед самым рассветом он забылся, и «ему стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...»
В главе «Казнь», которая далее следует в повествовании, солнце продолжает свою бесстрастную губительно‑сжигающую деятельность, выступая палачом не только осужденных, но и всех, кто участвует в этой неблагодарной и жестокой миссии. Ср.: Итак, прошло со времени подъема процессии на гору более трех часов, и солнце уже снижалось над Лысой Горой, но жар еще был невыносим, и солдаты в обоих оцеплениях страдали от него, томились от скуки и в душе проклинали трех разбойников, искренне желая им скорейшей смерти (Мастер и Маргарита. С. 483). Кавалеристам пришлось построить шалаши, чтобы скрываться от безжалостного солнца, но и это не спасало их от жары и жажды…
Солнце прогнало любопытствующую толпу, не дав ей наслаждаться зрелищем казни. Ср.: И когда побежал четвертый час казни, между двумя цепями… не осталось, вопреки всем ожиданиям, ни одного человека. Солнце сожгло толпу и погнало ее обратно в Ершалаим (Мастер и Маргарита. С. 483). Противостоять солнцу смог лишь бесстрашный кентурион Крысобой, который «расхаживал невдалеке от группы палачей, не сняв даже со своей рубахи накладных серебряных львиных морд, не сняв поножей, меча и ножа. Солнце било прямо в кентуриона, не причиняя ему никакого вреда, и на львиные морды нельзя было взглянуть, глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра» (Мастер и Маргарита. С. 484). Этот человек, выигравший не одну битву, не сдавался и сейчас, в результате чего у наблюдателей (и читателей романа) создавалось впечатление о бессилии солнца по отношению к этому бесстрастному и мужественному человеку – но не о бездействии небесного светила.
В результате невыносимого солнечного пекла события в романе постепенно начинают развиваться все более активно. Именно солнце, его неуемный жар подталкивает ученика Иешуа Левия Матвея, единственного оставшегося на казни горожанина, направить Богу свои проклятия. Поначалу Левий Матвей пытается то уговорами, то угрозами и проклятиями вынудить небо послать казнимым быструю смерть; он умоляет Бога сжалиться над Иешуа, но поскольку никаких изменений не происходит, мольбы Левия Матвея превращаются в отчаянное требование. Ср.: Видя, что клятвы и брань не действуют и ничего от этого на солнцепеке не меняется, он сжал сухие кулаки, зажмурившись вознес их к небу, к солнцу, которое сползало все ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы упасть в Средиземное море, и потребовал у Бога немедленного чуда. Он требовал, чтобы Бог тотчас же послал Иешуа смерть (Мастер и Маргарита. С. 488). Однако это требование остается неуслышанным. Ср.: Открыв глаза, он убедился в том, что на холме все без изменений, за исключением того, что пылавшие на груди кентуриона пятна потухли. Солнце посылало лучи в спины казнимых, обращенных лицами к Ершалаиму (Мастер и Маргарита. С. 488).
Дьявольское пекло и собственное бессилие провоцируют отчаявшегося сборщика податей на богохульство. Ср.: Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе (Мастер и Маргарита. С. 489).
В результате ли этих проклятий или по какой‑то другой причине беспощадное солнечное уничтожение осужденных было прекращено. Ср.: Солнце исчезло, не дойдя до моря, в котором тонуло ежевечернее. Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча (Мастер и Маргарита. С. 489). Одно природное явление сменяется другим, еще более зловещим с точки зрения человеческого восприятия. И если, стоя на солнцепеке и страдая от него, солдаты из отряда кенутриона Крысобоя все же готовы были продолжать мучительную казнь, то наступление грозы заставило их прервать жестокое действо – убить распятых и спешно уйти от крестов на Лысой Горе…
Солнце, этот бессменный наблюдатель событий в Ершалаиме, скрылось за тучами, но «не забыло» о происшедшей трагедии. И не случайно, спустя тысячелетия, Воланд появился в Москве тридцатых годов «в тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда‑то за Садовое кольцо…» (Мастер и Маргарита. С. 324). Невыносимая жара весной – достаточно редкое явление, однако, как и в Ершалаиме, солнцепек в Москве является предвестником появления дьявола. И хотя в московских сценах солнце задействовано менее активно, чем в романе мастера о Понтии Пилате, значимость данной реалии продолжает ощущаться и здесь.
Например, описывая именно солнце, заходящее в день появления Воланда на Чистых Прудах, М. Булгаков дает читателю возможность опередить ход сюжета и понять, что с литературным редактором Михаилом Александровичем Берлиозом в результате беседы с таинственным иностранцем произойдет нечто ужасное и непоправимое. Ср.: Он [Воланд – вставлено нами. – О. Ж.] остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начинали предвечерне темнеть, почему‑то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки (Мастер и Маргарита. С. 327). Характеристика навсегда уходящего от героя солнца позволяет предположить, что по какой‑то, пока неизвестной читателю причине Берлиоз уже больше не сможет увидеть это светило, ежедневно появляющееся на небе для тех, чья жизнь продолжается…
Уход Воланда и его свиты из Москвы происходит также на закате. Ср.: Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора (Мастер и Маргарита. С. 647); <…> кот смысля в заходящем солнце, заливавшем город (Мастер и Маргарита. С. 648); Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе [Воланд и Азазелло – вставлено нами. – О. Ж.] глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел точно так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату (Мастер и Маргарита. С. 661).
Таким образом, в произведении «Мастер и Маргарита» автор отводит солнцу значимую роль. В романе мастера о Понтии Пилате и казни Иешуа оно, как недремлющее око, пристально взирает на людей, совершающих неблаговидные поступки, и даже физически воздействует на многих из тех, кто в наибольшей степени заслуживает осуждения, – на Понтия Пилата, солдат в оцеплении, праздную и жестокую толпу. Кроме того, солнце наблюдает и за Москвой 30‑х годов – и вместе с Воландом делает неутешительные выводы о том, что человечество почти не изменилось и что у людей по‑прежнему очень много пороков, от которых они даже не стремятся избавиться.
В результате подобного подхода к рассмотрению неодушевленной природной реалии солнце мы можем сделать вывод, что данная реалия в романе выступает не просто как элемент пейзажа, а как действующий персонаж, способный влиять и на ход сюжета, и на поведение других героев произведения.
Обратимся к анализу валентных связей лексемы солнце в тексте романа. По мнению исследователей, «любой объект мира проявляется в качествах, свойствах, признаках, в отношениях с другими предметами и явлениями и в отношениях с человеком, поскольку формы проявления и существования объекта фиксируются человеком посредством семантических единиц, которые могут принадлежать к разным частям речи и к различным языковым уровням» [Симашко. 1999. С. 4].
В энциклопедических словарях, которые при описании окружающей действительности ориентированы на наибольшую абстрагированность и оторванность от антропоморфизма, субъективизм речемыслительной деятельности сводится к минимуму. Поэтому статья, включающая характеристику природной реалии СОЛНЦЕ, выглядит следующим образом: «Солнце – газообразное раскаленное небесное тело, шарообразной формы, ближайшая к Земле звезда; центральное тело солнечной системы. В С. сосредоточено 99,87% массы солнечной системы… Линейный диаметр С. составляет 1 391 000 км, т. е. в 109 раз больше диаметра Земли; объем С. в 1 301 000 раз больше объема Земли, а масса больше в 333 400 раз… С. вращается вокруг оси, наклоненной к эклиптике под углом около 83 градусов» и т. д. [ЭС, 1955; Т. 3; С. 259]. Как видим, в пределах статьи внимание в основном уделяется описанию Солнца как газообразного небесного светила, а также его атрибутивным характеристикам. Что же касается действий, характерных для данной реалии, то в рамках словарной статьи называется лишь одно – вращается. С позиций научной картины мира действия данной природной реалии в основном сведены к способности вращаться/оборачиваться вокруг своей оси; перемещаться по космической орбите, а также распространять свечение – то есть светитьаспространять свечение – то есть и на поведение других персонажей, в первую очередь людей.чья жизнь продолжается...___________.
В речевой, наивной картине мира особенности восприятия человеком этого небесного светила, касающиеся способности солнца фазово перемещаться по небесному своду, также нашли отражение; ср.: «…Выражения типа Солнце всходит, заходит, садится отражают эллинистическую картину мира эпохи Птолемеев, но продолжают использоваться и в наш век» [Роль человеческого фактора в языке, 1988. С. 175]. Кроме указанных действий узуального характера, для солнца в речевой практике характерна регулярная сочетаемость с глагольными лексемами типа греть, светить, сверкать, сиять, вставать и др. Причем почти каждый человек при помощи языковых средств делает данное небесное светило частью своей жизни, в достаточной степени активной. В зависимости от настроения человека, его чувств воспринимаемая им природная реалия совершает те ли иные действия не сама по себе, а непосредственно – с позиции антропоцентризма – через призму отношения человека, наблюдающего за данной реалией.
В тексте романа «Мастер и Маргарита» при описании солнца как природной реалии М. Булгаков, с одной стороны, делает ее вполне узнаваемой для любого читателя, с другой стороны, похоже, автор намеренно уклоняется от всех узуальных характеристик, свойственных для данной реалии в обыденном представлении носителя языка.
Так, писатель практически не использует общеупотребительных в речевой практике номинаций действий, характерных для реалии солнце, – типа светит, греет, садится, восходит, заходит и под. В тесте романа представлено более 30 синтаксических конструкций, субъектом которых выступает солнце, но лишь в одном случае наименование данной реалии сочетается с типичным в узуальном употреблении глаголом. Ср.: Майское солнце светило нам (Мастер и Маргарита. С. 661). Во всех других высказываниях М. Булгаков в основном отдает предпочтение окказиональной сочетаемости, подбирая для обозначения деятельности реалии солнце глагольные лексемы в переносном, метафорическом значении. Подобный подход, связанный с необычной для данной природной реалии глагольной сочетаемостью, позволяет автору акцентировать внимание как на самой реалии, так и на окружающей обстановке, способствующей развитию сюжета. Кроме того, тщательный подбор глагольных лексем свидетельствует не только о работе М. Булгакова над языком произведения, но и о его стремлении придать неодушевленной природной реалии солнце яркую индивидуальность, отличность от других природных реалий, описанных в романе.
Действия, которые свойственны для природной реалии солнце и представлены в тексте романа «Мастер и Маргарита», можно разделить как минимум на три семантические группы:
· перемещение солнца по небесному своду;
· тепловое и световое воздействие солнца на объекты;
· проникновение солнечного света в какие‑либо помещения.
Сопоставим узуальные, общеречевые и окказиональные, индивидуально‑авторские предикативные характеристики природной реалии СОЛНЦЕ.

1. Перемещение солнца по небесному своду
Данная группа глагольных лексем является наиболее регулярной в узуальном употреблении и самой частотной в произведении. Однако если в общеречевой практике для обозначения перемещения солнца по небесному своду, как правило, используются стертые номинативные метафоры типа всходит, заходит, садится, то у Булгакова в большинстве случаев мы наблюдаем когнитивную индивидуально‑авторскую метафору.
Так, для обозначения перемещения лучей солнца, проникших в помещение, автор употребляет глаголы пробраться, подползать. Ср.: Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца (Мастер и Маргарита. С. 342). Используя указанные лексемы, Булгаков рисует солнце как невольного, случайного свидетеля либо как разведчика, тайком подслушивающего разговор Понтия Пилата и Иешуа. См. словарное толкование лексем: пробраться – во 2 зн.: ‘пройти незаметно, тайком [выделено нами. – О. Ж.] куда‑л.; прокрасться’ [МАС. Т. 3. С. 465]; подползать – ‘перемещаясь, постепенно придвинуться’ [МАС. Т. 3. С. 210]. И то и другое действия характерны в первую очередь для человека или, по крайней мере, для живого существа, поставившего перед собой определенную цель и добивающегося ее достижения – в данном случае стремящегося выяснить, о чем беседуют люди, один из которых является сыном Бога, а другой думает, что может распоряжаться его судьбой.
Наибольшее внимание М. Булгаков уделяет описанию заходящего солнца, поскольку и значительный этап казни Иешуа, и появление Воланда в Москве, и уход дьявола и его свиты из столицы происходят на закате. Однако в романе ни разу не используется стандартная для заката формулировка солнце село (садится). Автор отдает предпочтение следующим глагольным лексемам: солнце – валилось, тонуло (утонуло), склоняется (2), снижалось (2), сползало; уходило, чтобы упасть.
Например, уже в самом начале романа «Мастер и Маргарита» солнце представляет собой не только первую в произведении действующую природную реалию, но и единственного свидетеля появления на Патриарших прудах Воланда, который впоследствии вступил в беседу с Берлиозом и Иваном Бездомным. Ср.: В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда‑то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея (Мастер и Маргарита. С. 324). Используя глагол валиться вместо общеупотребительного садиться, М. Булгаков привносит в повествование определенный оттенок обреченности и трагизма, так как действие валиться (свалиться) характерно для ситуаций, в которых субъект неожиданно теряет опору, не может устоять, утрачивает устойчивость под воздействием определенных обстоятельств или другого субъекта, а не по свое воле [см. толкование значения лексемы: МАС. Т. 1. С. 135]. Результат данного действия – падение – также представлен в валентных связях анализируемой природной реалии. Ср.: Видя, что клятвы и брань не действуют и ничего от этого на солнцепеке не меняется, он [Левий Матвей – вставлено нами. – О. Ж.] сжал сухие кулаки, зажмурившись вознес их к небу, к солнцу, которое сползало все ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы упасть в Средиземное море, и потребовал у Бога немедленного чуда (Мастер и Маргарита. С. 488).
Подобная обреченность просматривается и при употреблении глаголов тонуть, утонуть, называющих в тексте романа цель действия солнца, которое в день казни Иешуа стремится не просто погрузиться в Средиземное море, а упасть в него – чтобы утонуть в нем и не видеть те неправедные дела, которые вершат представители рода человеческого. Ср.: В это время солнце вернулось в Ершалаим и, прежде чем уйти и утонуть в Средиземном море, посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городу и золотило ступени балкона (Мастер и Маргарита. С. 605).
Для обозначения нейтрального, без дополнительных семантических оттенков, перемещения солнца Булгаков использует глаголы склоняться, снижаться, но по‑прежнему не употребляет наиболее частотное садиться. Ср.: Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением (Мастер и Маргарита. С. 481); Солнце склоняется, а смерти нет… (Мастер и Маргарита. С. 486).
Таким образом, при описании перемещения солнца по небесному своду Булгаков избегает использования стертых метафор, чем придает описанию природной реалии особую индивидуальность и неповторимость.аиболее частотноеьсясемантических оттенков,лнца Булгаков использует____________________________________________________________

2. Тепловое и световое воздействие солнца на объекты
Данная семантическая группа глаголов также характеризуется регулярной сочетаемостью с лексемой солнце, поскольку тепловое и световое воздействие солнца на всю планету и на ее флору и фауну является основой возникновения и продолжения жизни на Земле. При узуальном употреблении к наиболее частотным лексемам данной семантической группы, по‑видимому, следует отнести глаголы светить, греть, освещать. Но, как уже отмечалось ранее, из перечисленных глаголов в тексте романа представлен лишь один – в предложении Майское солнце светило нам (Мастер и Маргарита. С. 661).
Во всех других случаях М. Булгаков отдает предпочтение другим глагольным лексемам, которые также поддаются классификации. На наш взгляд, их следует распределить на две семантические подгруппы:
а) нейтральное воздействие солнца на объекты. В данную подгруппу мы включили лексемы, результат действия которых нейтрален и не оказывает значимого физического давления на объекты. Как правило, семантика этих глаголов содержит сему освещать, причем такое световое воздействие может проявляться с большей или меньшей степенью интенсивности. К указанной подгруппе мы отнесли глаголы посылать (лучи) (2), золотить, заливать. Ср.: Солнце посылало лучи в спины казнимых, обращенных лицами к Ершалаиму (Мастер и Маргарита. С. 488); В это время солнце <…> посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городу и золотило ступени балкона (Мастер и Маргарита. С. 605); Выйдя из‑под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь, острым слухом уловил прокуратор <…> не то стоны, не то крики (Мастер и Маргарита. С. 350); …Кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город (Мастер и Маргарита. С. 350);
б) негативное воздействие солнца на объекты. Состав глаголов, входящих в данную подгруппу, достаточно разнообразен. Как мы уже отмечали, валентные связи лексемы солнце позволяют нам предположить, что данная природная реалия, по замыслу Булгакова, не является бесстрастным наблюдателем, а анализирует и порицает поступки людей, причем реализует свое осуждение вполне действенно и ощутимо, посылая человечеству в качестве наказания за неразумность свой невыносимый жар и ослепляющий свет.
Именно в результате того, что солнце определенным образом выражает к происходящему свое отношение, отдельные представители человеческого рода – и население в целом – физически испытывают на себе негодование природной реалии, которое содержится в семантике таких глаголов (или глагольных форм), как: беспокоить, бить, выедать (глаза), жечь, залить (огнем), погнать, сжигать (3), сжечь (2), раскалить.
Ср.: …Солнце, с какою‑то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда <…> встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Каифа (Мастер и Маргарита. С. 350); …Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо (Мастер и Маргарита. С. 357); Тут ему [Пилату – вставлено нами. – О. Ж.] показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист (Мастер и Маргарита. С. 357); Солнце сожгло толпу и погнало ее обратно в Ершалаим (Мастер и Маргарита. С. 483); Солнце било прямо в кентуриона, и… глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра (Мастер и Маргарита. С. 484) и др.
Солнце беспощадно в своей мести, и она обрушивается также на казнимых, в результате чего Левий Матвей, не выдержав душевных и физических мук и пытаясь заступиться за Иешуа перед Богом, – ср.: Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе…(Мастер и Маргарита. С. 489) – в негодовании и ярости произносит свои проклятия, следствием которых является сильнейшая гроза и быстрая смерть Иешуа, его избавление от физических страданий…

3. Проникновение солнечного света в какие‑либо помещения
Данная группа глаголов является достаточно малочисленной, но даже здесь чувствуется индивидуальность природной реалии (по сравнению с речевыми формулировками, характерными для ее узуального описания). Так, вместо лексем, наиболее частотных в сочетании с данной природной реалией (например, солнце (солнечный свет) проникло, попало (в комнату), появилось), в тексте романа «Мастер и Маргарита» мы встречаем глаголы хлынуть (2 р. – в ситуации, когда отдергивают штору), играть, чувствоваться, зажигаться.
Ср.: Женщина <…> увела штору вверх, и в комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце (Мастер и Маргарита. С. 400); Вмиг руки вцепились в гардину и сорвали ее вместе с карнизом, отчего солнце хлынуло в затененную комнату (Мастер и Маргарита. С. 646); Арчибальд Арчибальдович <…> повел гостей к лучшему столику <…>, где лежала сломанная густая тень, к столику, возле которого весело играло солнце в одном из прорезов трельяжной зелени (Мастер и Маргарита. С. 350); Некоторое время он [Иван Бездомный – вставлено нами. – О. Ж.] соображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белыми стенами <…> и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце (Мастер и Маргарита. С. 399); Опять наступило молчание, и оба находящиеся на террасе [Воланд и Азазелло – вставлено нами. – О. Ж.] глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце (Мастер и Маргарита. С. 661) и др.
Повторимся здесь, что, по нашему мнению, подобное описание солнца говорит не только об авторском своеобразии и особенностях булгаковского стиля, но и о том, что писатель хочет сделать эту природную реалию более индивидуальной, узнаваемой, для чего придает ей достаточно своеобразные черты, многие из которых могут быть свойственны одушевленным персонажам. Следовательно, для солнца как неодушевленной природной реалии, при описании которой М. Булгаков нередко прибегает к олицетворению, может быть характерна и целенаправленная деятельность, что подтверждается анализом семантики глагольных лексем.
Еще одно наше наблюдение касается атрибутивных характеристик данной природной реалии. При анализе валентных связей лексемы солнце обращает на себя внимание сочетаемость этой природной реалии с такими причастиями, как изломанное, сломанное. Подобные атрибутивные характеристики несколько раз встречаются в тексте романа, а именно: М. Булгаков, описывая отражение солнца в многочисленных стеклах городских домов Москвы, использует эти лексемы, подчеркивая какую‑то невольную жестокость людей по отношению к небесному светилу. Как фиксируют словарные источники, в семантике глагольных лексем изломать, сломать могут быть представлены семы ‘искалечить, изувечить’; ‘нарушить стройность, правильность, целостность’ [МАС. Т. 1. С. 645–646]. На наш взгляд, эти семы находят отражение и в тексте произведения. Ср.: Он [Воланд – вставлено нами. – О. Ж.] остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце… (Мастер и Маргарита. С. 327); Тут потухло сломанное солнце в стекле (Мастер и Маргарита. С. 683) …В окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце (Мастер и Маргарита. С. 661) и др. Осмелимся предположить, что замысел автора здесь заключен в следующем: очевидно, что люди, в силу своего подчиненного и зависимого от солнца положения, не могут отвечать на его испепеляющий жар и другого рода негативное воздействие напрямую; но косвенно, ломая солнечный свет и его отражение, они как бы пытаются доказать этому небесному светилу, что тоже способны оказывать на него влияние – однако эти попытки на фоне могущества Солнца как самой значимой для человечества звезды Вселенной смотрятся нелепо и даже жалко…
Таким образом, вводя в текст романа «Мастер и Маргарита» действующую природную реалию солнце, М. Булгаков отводит ей значимую роль, в результате чего эта неодушевленная природная реалия воспринимается читателем как целенаправленно действующий персонаж, деятельность которого так же, как и деятельность людей, способна влиять на ход событий, описываемых в произведении.