Можно с большой долей уверенности утверждать, что «интеграция» становится сегодня одним из ключевых понятий целого ряда наук, объектом внимания которых является человек. Представляется, что смена общенаучных парадигм, тенденция к сближению различных сфер знания служит одной из причин того, что интересующий нас вопрос, вопрос синестезии, некоторое время назад находившийся на периферии научных исследований, получает столь широкое освещение у современных ученых, работающих в разных направлениях: в философии, психологии, психо‑ и нейрофизиологии, медицине, литературоведении, искусствоведении, лингвистике и педагогике. Однако междисциплинарные подходы к синестезии находятся в настоящее время на стадии разработки: конкретные шаги к сближению осуществляются пока что главным образом в обсуждении путей взаимодействия. В связи с этим возникает необходимость обобщения и, возможно, пересмотра уже полученных результатов исследований в русле частных наук, поскольку, думается, конкретные дисциплины должны быть представлены в единой теории синестезии на самом современном уровне.
Необходимо подчеркнуть, что проблема поиска междисциплинарных подходов к интересующему нас явлению ставилась в лингвистике еще в период выделения синестезии в отдельную область исследований. Например, намечается такая проблематика в трудах А. А. Потебни, писавшего о сближении языкознания с психологией, при котором появляется возможность искать разрешение вопросов о языке в психологии и, наоборот, ожидать от исследований языка новых открытий в области психологии. Однако целенаправленный поиск интегративных подходов к синестезии в языке начинается сравнительно недавно. Так, весьма глубокое обоснование необходимости подхода к изучению синестезии с междисциплинарных позиций дается в работах С. В. Воронина [1] и его ученицы М. Я. Сабанадзе [2]. Современный исследователь Н. М. Фортунатов [3] видит в синестезии принцип, лежащий в основе синтеза искусств, который позволит объединить теории искусств, методологии филологических дисциплин и когда‑то позволит идти рука об руку гуманитарным и точным наукам.
В ряде появившихся в последние годы работ, которые затрагивают проблему синестезии в языке, взаимопроникновение различных дисциплин настолько глубоко, что возникают определенные трудности при попытке их строгого отнесения к той или иной науке. Например, в исследовании А. В. Житкова [4] тесно переплетаются лингвистический и литературоведческий подходы к синестезии. Работы Е. А. Елиной [5], помимо лингвистики, представляют несомненный интерес для искусствоведения. Для современных американских лингвистов [6], обращающихся к проблеме языковой синестезии, характерно стремление привлечь данные, полученные в результате нейрофизиологических исследований этого явления.
Уместно в этой связи привести замечание А. А. Леонтьева: «…лингвистика сейчас остро нуждается в притоке новых идей, так как она уже много лет по существу топчется на месте, развиваясь почти исключительно за счет использования информации, накопленной в психолингвистике, логике, прагматике и других гуманитарных науках» [7]. Однако целесообразность междисциплинарного подхода к исследованию синестезии связана, на наш взгляд, не только с модой и современными тенденциями изучения языковых явлений в целом. Необходимость объединения усилий представителей различных областей знания в поиске объяснения природы синестезии признается учеными, работающими в разных направлениях.
В частности, о важности интеграции усилий представителей различных дисциплин в исследовании синестезии говорит автор признаваемой на Западе наиболее прогрессивной на сегодняшний день теории этого феномена американский нейропсихолог Р. Цитович. В статье [8] Р. Цитович пишет, что на современном этапе особое значение в изучении природы синестезии, наряду с нейронауками, имеют изыскания в области медицины, генетики, лингвистики и искусственного интеллекта. В ряде естественнонаучных исследований синестезии используется также материал художественной практики (см., например, [9]). Отдельный интерес для психологов, обращающихся к проблеме интермодальной общности ощущений, представляет «фиксация» синестезии в речи (см., например, [10]).
Представляется возможным говорить также о том, что тенденция к постепенному расширению трактовки синестезии в разных науках, наблюдаемая на протяжении всей истории изучения этого явления, проявляется на современном этапе с особой яркостью. Реклама [11], политическая психология [12], психология цвета [13], НЛП [14] – вот лишь некоторые современные отрасли психологии, в русле которых обращение к проблеме синестезии приобретает регулярный характер. Значительное (если не сказать, главное) внимание уделяется синестезии в одном из сравнительно недавно возникших направлений лингвистики, фоносемантике (см., например, [15]). Вопрос синестезии затрагивается в связи с такими глобальными проблемами гуманитарного знания, как язык и мышление [16], разум и эмоции [17], формирование образа мира [18] и образов сознания [19].
Представляется значимым, что в дефинициях синестезии ряда современных авторов появляются не традиционные термины явление, феномен (как, например, в определениях, представленных в работах [20]), а такие, как механизм [21], состояние [22], способность [23], опыт [24], ситуация [25], форма мышления [26]. Эти уточнения позволяют говорить о том, что наряду с описанием феноменологии синестезии (т. е. сбором и анализом конкретных фактов проявления интермодальности), а также обсуждением причин ее возникновения, предпринимается попытка осмыслить ее роль в процессах мышления, памяти, получения и представления знаний об окружающем мире. Ученые видят в раскрытии тайн синестезии ключ не только к объяснению процессов восприятия (традиционно синестезией интересовалась психология ощущений и восприятия), но и к загадке сознания в целом.
Нельзя не отметить также намечающуюся тенденцию к установлению диалога между разными подходами к проблеме интермодальной общности ощущений. Исследователи приходят к мысли, что разного рода факторы (психофизиологические, генетико‑органические, ассоциационные, эмоциональные), влияющие на «сцепления» разномодальных ощущений и представлений, не только не исключают, но и зачастую обусловливают друг друга. Так, Д. Гордон [27] отмечает, что, независимо от того, имеют интермодальные эквивалентности генетическое происхождение, или мы им обучаемся, или то, и другое, в любом случае они являются фактором в способе, посредством которого мы получаем свои знания о мире. С интересных позиций рассматривают эмоциональную составляющую синестезии представители Американского общества синестезии [28]: исследования мозговой активности «ярких синестетиков» позволили американским нейропсихологам подвергнуть сомнению линейность мысли и развивать гипотезу о значимости «неявного», «синестетического», «эмоционального» знания, остающегося в подсознании и оказывающего влияние на протекание мыслительных процессов (мы используем слово «развивать», поскольку эта гипотеза, правда, в несколько ином варианте, высказывалась в свое время М. Полани [29]). Акцентирование внимания на том, что, будучи неотъемлемой частью психической организации человека, синестезия может иметь разнообразные формы проявлений, при этом далеко не всегда осознаваясь и действуя, главным образом, на подсознательном уровне, составляет еще одну существенную черту современных исследований.
В свете перечисленных изменений представляется вполне закономерным то, что в исследованиях, затрагивающих проблему синестезии как лингвистической универсалии (именно такой подход к вербальным проявлениям синестезии принят в языкознании [30]), акцент внимания все более смещается с собственно языковых характеристик изучаемого объекта на его особенности как универсалии коммуникации. Тенденция к отходу от понимания синестетической метафоры как логической операции переноса из одной чувственной сферы в другую связана с задачей разработки антропоцентрического подхода к языковым манифестациям интермодальности, ставящего во главу угла отношение «язык – внутренний мир индивида».
По нашим наблюдениям, в качестве одной из плодотворных сфер, позволяющих учесть «человеческий фактор» при анализе языковых проявлений синестезии, целым рядом исследователей рассматривается материал художественного творчества (см., например, [31]). И это представляется вполне закономерным. Ведь если обратиться к истории изучения интересующего нас явления, можно обнаружить, что «научное освоение» этой области исследований неразрывно связано с ее, если можно так выразиться, «художественно‑практическим освоением». Так, особенно ярко наблюдается сближение интересов науки и искусства в этой сфере в эпоху романтизма; несомненно также, что искусство конца XIX – начала ХХ в. сыграло немаловажную роль в том, что синестезия выделилась в отдельную область научного интереса.
Обосновывая потенциал материала художественной практики в исследовании синестезии, Б. М. Галеев отмечает, что искусство как форма художественной коммуникации обращается, прежде всего, к тем синестезиям, которые обладают определенной общезначимостью [32]. В концепции Б. М. Галеева, искусство есть тот «полигон», где формируется и наиболее активно культивируется синестезия. Механизмы синестезии в этом случае позволяют говорить о разных способах представления знаний, помогают понять, почему одни и те же значения могут реализовываться в графических, вербальных, музыкальных, пластических формах. По мысли В. Ф. Петренко, «…это уровень глубинной семантики, отражающий те когнитивные структуры, на языке которых “говорят” метафора, аналогия, поэзия» [33].
Вместе с тем, предоставляя возможность обратиться к универсальному в синестезии, материал художественной практики обладает богатым потенциалом для изучения ее индивидуальных особенностей, разного рода «фантазийных» межчувственных сцеплений, что имеет для нас особый интерес, поскольку, как показывают результаты новейших исследований, синестезия представляет собой явление в высшей степени субъективное и эмоциональное.
В современных исследованиях синестезии весьма широко принято положение о том, что проявления синестезии в речи, представляющие собой вербальные манифестации подсознательных механизмов, будучи связанными с семантическими процессами, уже сами по себе являются культурно обусловленными. Подчеркнем, однако, что вопрос о соотношении биологического и культурно обусловленного в синестезии остается до конца не решенным и требует дальнейшей разработки. В связи с этим обращение к словесным синестетическим образам из художественных текстов, принадлежащих различным культурам, представляется перспективным с точки зрения рассмотрения не только универсальных и частных тенденций в вербальных проявлениях синестезии, но и определения их культурных особенностей.
Эти задачи мы пытаемся решить в нашем исследовании. К настоящему времени нами собран богатейший и интереснейший материал, анализ которого позволяет сделать некоторые предварительные выводы и обобщения, касающиеся действия разного рода температурных синестезий (являющихся объектом нашего исследования) в англоязычном и русскоязычном художественном тексте. Результаты нашего исследования будут освещаться в отдельной публикации.